Последний звонок

На улице он обнаруживает, что идет по тротуару к центральному проспекту. Ноги почему-то передвигаются с трудом и все движения его нескоординированы. Наверное, потому и бредет он долго, хотя проспект совсем рядом. На ступенях собора, между колонн, он находит, наконец, себе место и опускается на него. Прикрыв глаза, пытается подключить сознание, но лишь вспоминает, что видел какую-то букашку, ползущую вдоль расщелины в гранитной плите, поросшей пучками жесткой травы. Потом всплывают какие-то мусорные баки, незнакомые лица. Он снова открывает глаза и видит, как из трещины в каменном фундаменте собора вылезает рыжая, тощая с заскорузлыми лишаями старая крыса. Секунду она смотрит то ли на него, то ли мимо, черными тусклыми глазками и, пошатываясь, волочит свой жалкий, облезлый хвост на газон – маленький зеленовато-

серый островок среди белесых каменных плит. Слабые лапки животного не держат даже высохшего тела, ее мотает, словно в лихорадке и оно с трудом забирается на травяной пятачок. На середине его крыса замирает.

Около тщедушного кустарника, окаймляющего газон внезапно появляется молодой шустрый спаниель, недолго размышляя он задирает лапу и прыскает короткой струей по стеблям растений. Несколько капель мочи попадает на морду крысы, но та не реагирует никак и продолжает таращить в пустое пространство бессмысленные черные шарики. Спаниель, обнаружив крысу, ошеломленно замирает, затем принюхивается – тянется носом к бедолаге, но на полпути с отвращением фыркает и издает короткий, негромкий рык. Рык на крысу не производит никакого впечатления ей, вероятно, все равно от чего подохнуть: от отравы ли, старческой немощности или в зубах собаки. Спаниель, решив, что и так слишком много потерял времени на какую-то дохлятину, убегает… Он некоторое время провожает взглядом молодого пса, потом поднимает голову и не узнает города – какой-то ослепительно белый, с домами незнакомой формы и планировки. Очень много солнца и ни единой живой души, да и не город это вовсе, а гигантский макет. На проезжей части прежний калейдоскоп автомобилей, троллейбусов, автобусов, но без водителей и пассажиров. Машины сами по себе катят в разных направлениях с багровыми отсветами заходящего солнца на стеклах. Вокруг звенящая тишина и все пронизано необъяснимой тревогой. Он поднимает отяжелевшую голову, пробирается взглядом по газонам, стенам и останавливается на куполе здания, где группа нимф поддерживает источник смутного беспокойства – огромный, сияющий на солнце стеклянный шар, олицетворяющий планету. Они обхватили его со всех сторон, но ему хорошо видно, что шар выскальзывает из их рук, он уже повис над проспектом и вознесенные женские руки уже не жест опоры и надежды, но жест растерянности, отчаяния, это скорее жест мольбы о помощи. Он переводит тревожный взгляд вниз, к тем, на чьи головы должна рухнуть планета, но видит, что по улицам бегают только собаки и крысы.

Он понимает, что сходит с ума, в ужасе вскакивает и бежит вдоль проспекта к автобусной остановке. Ему надо бежать отсюда, как можно дальше. Он торопится, постоянно натыкается на что-то на своем пути и от этого ему кажется, что не доберется до цели никогда хотя не понимает куда его несет, где эта цель, , но осознание того, что может опоздать гонит его вперед. Лишь в трамвае он начинает находить какие-то ориентиры в пространстве…

У гаражного городка он уже окончательно приходит в себя но силы покидают его. Он уже не может заставить себя повернуть за угол, от которого начинается седьмой ряд. Наконец собирается с силами, идет вперед, видит строение, которое они с женой пытались возвести – теперь ему одному с достройкой не справиться. Да и к чему? Добравшись до гаража, он опирается рукой о стену и заглядывает внутрь…

Ему кажется, что она похожа на ворону. Она висит к нему спиной и он не видит ее лица. Плащ задрался и топорщится, словно стал ей большим по размеру, а сама она как будто съежилась, потом он замечает, что веревка захватила край воротника. Стальная перекладина, которой стянуты стены, почти не прогнулась от веса ее тела. Один туфель свалился с ноги и торчит между ножками опрокинутого табурета. Каблук немного стоптан сбоку, но это не беда – его еще можно отремонтировать. Он подходит к ней на цыпочках, чтобы утешить, гладит шершавую ткань плаща, потом обхватывает ее всю и прижимается изо всех сил, пытаясь согреть остывающее тело, но холод проникает в него самого и он слышит знакомый, нарастающий звон в ушах.

– Подожди меня, – шепчет он немеющими губами.

Она согласна его подождать.