Последний звонок

По пути от остановки трамвая, уже у самого дома он вспоминает, что у них кончились продукты и намеревается зайти в магазин, мимо которого они проходят. Она возражает – в магазины должна ходить хозяйка – ей понятнее, что нужно купить. Он пытается возразить, что ему это не в тягость, но она решительно вручает ему свою сумку и уходит. Потоптавшись у двери универсама, за которой скрылась жена, он идет к своему подъезду, там еще пару минут ждет ее, потом входит внутрь. Подъезд плохо освещен и идти приходится почти на ощупь. Лучше он подождет ее здесь. На второй площадке чуть посветлее и

он задерживается– ему кажется, что в отверстиях почтового ящика с номером их квартиры, что-то белеет. Ключа с собой нет, да и где его искать дома он не знает и роется в сумочке жены в надежде найти подходящий предмет. Находит пилку для ногтей и пытается зацепить ею загадочную бумагу. Наконец уголок бумажки высовывается, и он вытягивает в щель ящика конверт. Он не сразу понимает, что это письмо, до него не сразу доходит, чье имя обозначено в строке адресата. Почерк ему незнаком, он никогда раньше его не видел. Обратного адреса нет. Он несколько раз перечитывает имя адресата, и, наконец, до него доходит, что это имя его жены. Можно было бы предположить, что послание деловое, но он уже знает, что это не так, что подчерк мужской и в растерянности вертит конверт в руках, не зная как поступить – сунуть его обратно в ящик или, вот так с письмом в руках ожидать ее появления? Он пытается просунуть конверт обратно, в щель ящика, но никак не может в не попасть. Внизу хлопает дверь. Это она.

– Тебе письмо, – бормочет он и каким-то незаконченным движением протягивает ей конверт.

Она замирает на некоторое время, с каким-то деревянным выражением лица, потом берет конверт.

– Спасибо, – бормочет она и, не взглянув на письмо, поднимается дальше.

Голос ее кажется ему обыденным и он уже надеется, что это какое-то недоразумение, сейчас все прояснится, но видит, как она, не оглядываясь поднимается по лестнице, волоча в одеревеневшей руке раскачивающуюся авоську с черным хлебом и пакетом молока и ощущает в ее походке, ссутулившейся фигуре инстинктивное желание бежать.

В квартире он тут же отправляется на кухню, чтобы не мешать ей и, сунувшись за стол, тупо смотрит на стаканы с остывшим чаем, который они намеревались выпить перед уходом на строительство, но в поисках ключей забыли об этом. Здесь же, между стаканами лежит нож. Старое потускневшее лезвие за многие годы порядком поистерлось. Он механически перекладывает нож на холодильник, затем снова на стол. На табурете крепление одной из ножек ослабло и хотя сидит он замерев табурет покачивается, но он этого не замечает. Потом в поле его зрения снова попадают стаканы с чаем. Он берет один из них, отхлебывает часть прохладного напитка, поднимается и отходит к окну. За ним серенький, знакомый до мелочей дворик с детской площадкой посредине. Детей на ней нет и он не помнит, чтобы они когда-то там были. Какая-то старушка дремлет на скамейке. Впрочем, с пятого этажа трудно определить, старушка ли это – лучи солнце уже под самой крышей и в колодце дворика сгущается полумрак.Он снова возвращается на середину комнаты и стоит у стола, уставившись на небольшое оконце, сквозь которое свет попадает в ванную комнату. Стекло затянуто с внутренней стороны тюлевой тканью и сквозь нее ничего не видно.

– Можешь прочесть, – пугает его ее неожиданный голос.

Он вздрагивает и отрицательно мотает головой.

– Нет, нет, я все понимаю.

Она, видимо, не знает, что еще сказать ему. Да и он не знает, к чему говорит это, поскольку не понимает ровным счетом ничего.

– Я давно прекратила с ним всякие отношения…

Он напрягается, пытаясь вникнуть в смысл ее слов, но они какие-то неуловимые – дергаются, словно на пружинках и не поддаются восприятию « с ним… отношения…всякие…». Он даже бледнеет от напряжения и смотрит бессмысленным взглядом на ее губы, растянутые слабой ожидающей улыбкой. Улыбка эта, дрожит, словно мираж и может исчезнуть совсем или засветится. Все зависит от него, потому ее глаза так цепко следят за выражением его лица. Но он словно парализован. Деревянное лицо и прорезавшиеся в уголках губ глубокие складки, которых она не видела раньше. Ни слова в ответ. Наконец он делает попытку сказать что-то, но безуспешно, словно у него кончились силы даже на это. Ее улыбка бледнеет и исчезает.

– Но, ты же помнишь, какие были у нас с тобой отношения в последние годы. Каждый жил сам по себе…, – бормочет она.

Он уже не смотрит на нее, ставит на стол стакан, который оказывается все это время держал в руке и идет к двери, к выходу.

– И почему ты вспоминаешь только то, что было со мной…

Дверь за его спиной мягко закрывается и продолжения он не слышит. Он не слышит ничего вообще. Может быть из-за звона в ушах. Он не возражал бы, чтобы этот звук стал последним…