Послевоенное кино

Это и объяснять не нужно, почему я дядю Колю различил в толпе, когда он замахал в мою сторону рукой. У дяди Коли лицо такое, что его ни с кем не спутаешь: у него большое багровое пятно во всю щёку. Это пятно у него от самого рождения. Говорят, когда бабушка Таня ещё носила его в животе, где-то недалеко от их дома случился пожар. Бабушка Таня очень испугалась и приложила ладонь к щеке — вот почему след этого её испуга запечатлелся на лице дяди Коли. Но зато он очень весёлый человек, самый весёлый и безунывный из всех наших родичей. Он нисколько не переживает по поводу своего пятна. Да никто особенно и не пялится на него, даже незнакомые люди не таращатся. Значит, понимают: не сам же он так для себя постарался.

За столом ещё не всё съедено и выпито, а дядя Коля вдруг спохватывается:

— Эге!.. А что ж это мы всё едим-едим, пьём-пьём, а ещё песни ни одной не спели? Или мы что, обжираться сюда к вам в Москву приехали? Не-е, не годится?.. А ну, Миша, а ну, Тамара, а ну, давайте что-нибудь заспиваем.

— А что, Коля, давай заспиваем, — отец откашливается и, насколько позволяет наша теснота барачная, отодвигает свой табурет от стола. — Какую запоём?

Дядя Коля откидывается на спинку единственного в комнате стула, поднимает перед собой руку.

— Да вот какую: про комарика.

Хотя, как я знаю, песня будет весёлая, мама делает строгое лицо, приосанивается. Она тоже будет подпевать мужчинам своим негромким старательным голоском.

Дуб на дуба похылывся,Лэтив комар тай убывся, —

нарочитым баском затягивает дядя Коля, а припев поют уже втроём, на два голоса, как принято в любой украинской песне:

Ой, дэ ж там, дэ ж там, дэ ж там —Лэтив комар тай убывся!

Отец между куплетами про бедолагу-комарика не удерживается, чтобы не всхохотнуть, а дядя Коля, наоборот, насупил брови, будто нешуточно сочувствует мухе, которая прибыла на похороны соседа. Певцы даже раскраснелись от старания, так им хочется, чтобы получилось складно, звонко, красиво. Но я сегодня слушаю как-то невнимательно, мне хочется растормошить Мишу, пусть он не томится за столом, как новичок в чужом классе.

— А Колик?.. Почему Колик с вами не приехал? — спрашиваю у него про старшего брата.

— Он на хозяйстве остался. Маме помогать. Козам много травы нужно щодня, — говорит Миша и тут же поправляется: — Каждый день.

Да он очень даже хорошо говорит по-русски! Это, наверное, не только потому, что он в школе учит русский, но и потому, что дядя Коля даёт ему такой пример. Отец рассказывал мне, что дядя Коля ещё до революции учился в русской школе. К тому же у их родителей так было заведено, что в доме чаще объяснялись по-русски, чем по-украински. Это ведь лучше, когда ты знаешь сразу два языка вместо одного. Вот только не пойму: русский и украинский — это два языка или всё же один?

Сейчас мы с Мишей заново привыкаем друг к другу. Очень уж давно я его не видел — с той поры, как с мамой из Мардаровки уехал к отцу в Сибирь. Тогда Миша был совсем маленьким, виделись мы нечасто, хотя наши хаты стояли рядом. Я тогда всех дичился в Мардаровке, потому что тосковал без фёдоровских дедушки и бабушки.

Ещё когда здоровались на вокзале, я заметил: рука у Миши крепкая, жилистая, с мозолями на сухой ладони, и он теперь чуть перерос меня, хотя и на два года младше, чем я. Руки, лицо, шея у него прямо-таки коричневые от загара. Как ни старался я в лагере загореть покрепче, а куда мне до него: будто ком сырой глины рядом с кирпичиком.

Спрашиваю у отца в перерыве между песнями:

— А можно нам с Мишей завтра в метро покататься? Я бы ему все-все станции показал. На каждой будем выходить, осматривать и потом ехать до следующей.

— Ну почему ж нельзя? — разводит он руками. — Правда, Коля?

— В таком метро я бы целую неделю без перерыва катался! — восклицает дядя Коля. — И завтра с вами поеду. — Но сразу спохватывается. — Э-э, мне же с утра в железнодорожную кассу надо.

И вдруг слегка хлопает себя по лбу.

— Постой, постой… Да как же это я сразу…

Блуждающе-радостным взглядом он обводит всех нас:

— Как же сразу не сообразил.

И вдруг выпаливает:

— Три билета!.. Завтра покупаю три билета — один взрослый и два детских.

Мы глядим на него с недоумением.

— Я что-то не пойму, Коля, — произносит отец.

— А чего ж тут не понять? — почти возмущается дядя Коля. — Забираем вашего хлопца с собой, на Украину. Пусть поживёт в Мардаровке — аж до сентября.

— Как! — восклицает мама. — Ни с того ни с сего… Только из лагеря вернулся…

— Да зачем он вообще туда ездил, в этот лагерь, к этим трубочистам? — ещё больше возмущается дядя Коля или делает вид, что возмущается. — Вы посмотрите на него. Да он даже не загорел… А где твои мускулы? Вас что, не кормили там совсем?

— Ну, как это их там не кормили? — хмурит брови мама, и я слышу по голосу, что она готова обидеться.