Жуткая коллекция Анатолия Москвина насчитывала 26 трупов де вочек возрастом от 3 до 12 лет, наряженных в платья, зачастую в те самые, в которых были погребены.
По признаниям самого Москвина, одно из тел принадлежало убитой в 2002 году 12-летней девочке. Обычной стамеской он разрыл могилу, ею же проделал отверстие в гробу и извлек тело ребенка. Вернее, то, что к тому моменту от него осталось. «Оно было в очень плохом состоянии, покрыто личинками мясных мух и сильно разложено, – вспоминал краевед. – Девочка была одета в белую блузку, черную юбку, белые колготки и туфли. У ребенка были длинные волосы. Тогда я впервые решил попробовать его мумифицировать. Перенес тело в отдаленный угол кладбища и закопал в заброшенную могилу какой-то бабушки».
Москвин купил соль и соду, зная, что оба этих вещества прекрасно впитывают влагу, смешал их и расфасовал в небольшие мешочки, сшитые из найденных на помойке капроновых чулок. Мешочки некрополист привязывал к телу, обернутому целлофаном, менял их раз в неделю, а старые сушил прямо на кладбище. Когда процесс мумификации завершился, Москвин обернул останки в тряпки и привез домой.
Уже в квартире краевед принялся мастерить ростовую куклу. «В течение двух дней я восстанавливал тело: набил внутрь тряпки, положил свежие женские прокладки, – рассказывал Москвин. – Также внутрь положил бывший у меня человеческий скальп. Потом я зашил тело нитками и сделал на лице восковую маску. Кстати, голова девочки была наполовину снесена. У меня был череп ребенка. Я выпилил соответствующий фрагмент из этого детского черепа и вмонтировал его в голову мумии».
Творческий процесс завершился нанесением на лицо мумии слоя воска, для надежности покрытого лаком. Затем некрополист обмотал куклу колготками и нарядил в одежду. «В течение второй половины 2003 года я спал с этой куклой ночью», – признается краевед.
«Сын часто приносил с улицы какую-то одежду, говорил, что она ему нужна для того, чтобы одевать кукол, – вспоминал отец Москвина. – Неоднократно видел, как он стирал в ванной чьи-то свадебные платья».
Нижегородский некрополист рассаживал кукол у телевизора, показывал им мультфильмы, пел детские песни, общался с ними и «кормил». На суде Москвин заявлял, что ему было жалко умерших детей, а тела он выкапывал для того, чтобы наука в будущем смогла их оживить. Ученый уверял, что таким образом он собирал генетический материал для клонирования, надеясь дать всем этим несчастным детям, ушедшим в столь юном возрасте, шанс на вторую жизнь.
В одной из статей своего «Кладбищенского цикла» о Нагорном кладбище села Вязовка Москвин рассказывал такую историю:
«Я лично удосужился приехать сюда впервые в 1998 году, летом, когда кладбище почти закончило свое пополнение, а глина успела порасти сверху травой. Хоронили в тот год на одном, предпоследнем участке, среди яблонь и рябин бывших садов. Мне не повезло: только я собрался с пользой дела провести досуг, как попался на глаза компании… нетрезвых милиционеров в форме, собравшихся у одной из свежих могил помянуть безвременно ушедшего из жизни коллегу. Повелительным жестом подозвав меня на рандеву, один из пьяных стражей порядка барским жестом вытащил из кармана галифе мятую пятидесятирублевку (тогда немалые деньги, ныне это было бы рублей двести) и протянул ее мне:
– На, иди и купи себе еды, а тут не собирай! – повелительно потребовал он, почему-то икая и запинаясь (я был небрит и одет как для дачи).
Когда я ответил, что я не бомж, не бродяга, а просто интересующийся с Автозавода (первым делом меня заставили назвать себя, адрес и даже домашний телефон), поддатое чудовище внезапно остервенело. Засунув купюру обратно в карман, краснорожий мужик заорал:
– Ну тогда просто дуй отсюда! Ну, кому говорю! Бегом!
Нехотя пришлось пробежаться до поворота: с пьяной милицией, да еще при кобурах под рубашками, в любое время дня и в любом месте шутки плохи. Кто знает, насколько далеко простирается ментовское милосердие? Впрочем, это исключение: обычно на этом кладбище не то что наших заклятых друзей в погонах, а и попросту живого человека не сразу увидишь. Нет тут и сторожа: по моим многолетним наблюдениям, массивная железная дверь конторы запирается примерно в четыре часа пополудни, после чего на погосте кто угодно может делать что угодно: тут не водятся даже обычные для таких мест бездомные псы – видать, поразбежались с голодухи».