Посмотри на него

– От сострадания. Нет таких специальных готовых фраз, которые помогут. Поможет, если человек будет готов разделить твою боль и взять на себя ее часть. Но это очень тяжелая психическая работа, не все на нее способны. Нужно иметь очень смелое сердце, чтобы разделить боль человека, вся жизнь которого в данный момент состоит из боли. Если ты понимаешь, что в тебе нет достаточно искренности и сил, чтобы это сделать, – лучше тогда вообще ничего не говорить. Можно просто помолчать рядом. Или подумать, чем можно помочь. В любом случае это должна быть позиция не “я сверху”, а “я рядом”. То есть не я тебя сейчас научу, для чего у тебя это все было, или что все это вообще ерунда, или что “хватит уже, давай соберись”, или “ты что думаешь, одна такая?”. Я пошла, например, в церковь, рассказала про то, что со мной случилось, священнику. А он мне в ответ: “Ну и что? Ты ж не одна такая”. Что это за ответ? Для меня горе не становится меньше от того, что у многих людей умирают дети. А для него это нормальный естественный отбор. Ну да, естественный отбор, я не спорю. Слабые самки, такие как я, не могут доносить потомство. Природа очень жестока. Меня это должно утешить? Так что если даже священники не могут найти слова – где уж обычным людям. Ведь священник должен быть как психолог, только лучше.

– Ты верующий человек?

– Я верующий человек, но не вполне воцерковленный. У меня свои представления о Боге. Я, например, исповедуюсь, но не причащаюсь. Потому что мне не нравится идея есть тело Христа и пить его кровь. Я бы хотела с ним как-то иначе взаимодействовать.

– А к психологу ты не пробовала обращаться?

– Мне советовали психолога, но она стоила три тысячи рублей за прием. Нам это не по карману, мы и так стараемся на всем экономить. То есть один раз, конечно, можно найти такую сумму. Но ведь нужен курс, минимум раз десять. Я несколько раз звонила в службы психологической помощи населению. Звонила – и вешала трубку. Я не представляю, как начать этот разговор: “Здравствуйте, у меня умерли дети, поговорите со мной об этом?”

Врач роддома: Кристине Клапп, доктор медицины, главврач клиники акушерства “Шарите-Вирхов” (Берлин)

“Это про судьбу, а не про вину”

Фрау Клапп пришла работать в “Шарите” в начале девяностых – и в течение нескольких лет полностью изменила подход клиники к прерываниям беременности в позднем сроке. Фактически она реформировала сложившуюся систему – не только в медицинском, но и в психологическом смысле. Одним из самых важных достижений фрау Клапп считает создание специальной “комнаты тишины”, в которой родители могут проститься со своими детьми.

Дополнительная специализация Кристине Клапп – психосоматика в критических ситуациях. Помимо гинекологических, она также проводит в клинике психологические консультации для женщин и пар. Она сама потеряла двоих детей, поэтому опыт ее не только профессиональный, но и человеческий, личный. Он умеет смотреть на это горе с обеих сторон – и изнутри, и снаружи.

– Каким был подход к прерыванию беременности на поздних сроках в Германии в прошлом?

– До конца семидесятых прерывание беременности после 12 недель было невозможно в принципе. Если женщине нужно было по каким-то причинам это сделать, она ехала в Нидерланды. Потом в Германии разрешили прерывать беременность на позднем сроке по медицинским причинам, в том числе психиатрическим. Но подход к таким прерываниям меня не устраивал. Когда я пришла работать в “Шарите” в начале 90-х, мы основали инициативную группу, состоявшую из врачей, акушерок, медсестер и священника. Цель группы была в том, чтобы помочь женщинам психологически справляться с поздними прерываниями и выкидышами, проходить через процесс горевания. Мы добивались изменений в подходе. Например, мы настаивали, чтобы рядом с такой женщиной имел право находиться в больнице близкий человек – партнер, родственник или друг, чтобы он мог остаться с ней ночевать. И вообще что это правильно – присутствие на прерывании обоих родителей.

– Почему это правильно?