Посмотри на него

– Когда мы в 90-е начали практиковать присутствие партнера, очень скоро стало ясно, что так лучше для обоих. Известно, что мужчины и женщины переживают это горе по-разному. Когда мужчина присутствует на прерывании, он гораздо лучше понимает, что произошло, и это становится общим опытом. Большинство мужчин не выбрали бы присутствовать на прерывании, если бы их женщины в них не нуждались, но когда они уже там оказываются, они обычно очень эмоционально вовлекаются. Рассказывают, что чувствовали огромную близость и с женой, и с ребенком. Присутствие партнера помогает в будущем предотвратить ситуацию, когда женщина еще глубоко погружена в горе, а мужчина уже в полном порядке. Это помогает держаться вместе. Если же мужчина не был вовлечен в процесс прерывания беременности, он потом не будет понимать, как себя вести. Будет, например, говорить своей женщине: “Не думай об этом. Забудь”. А если женщина, к примеру, зажжет свечу, чтобы помянуть своего ребенка, он может сказать: “Нет, ну это уж слишком”.

– Каких еще изменений вы добивались?

– В Восточной Германии до 90-х годов плоды, погибшие в результате поздних абортов и выкидышей, уничтожали – к примеру, сжигали вместе со всеми отходами после хирургических вмешательств. Здесь, в Западной Германии, к началу 90-х их уже несколько десятков лет как хоронили в земле. Для таких малышей было специальное место на кладбище, но не было никакой открытой, публичной церемонии похорон. Мы добивались того, что должна быть официальная церемония со священником. Такая церемония, на которую женщина сможет прийти вместе с семьей и проститься с ребенком. В 1995 году мы этого добились. Сейчас у “Шарите” есть два кладбища для таких младенцев: одно в Веддинге, другое в Райникерсдорфе.

– Мой похоронен в Райникерсдорфе. Кто платит за эти кладбища, за похороны?

– “Шарите”.

– Правда? Я думала, церковь…

– Нет. Все финансовые расходы берет на себя “Шарите”, в том числе по обустройству могил и уходу за ними, за цветы и церемонию похорон также платит “Шарите”. Что касается церковнослужителей – у нас при клинике есть священники разных конфессий, которые приглашаются на похороны и разговаривают с родителями, утешают их, если нужно. Это тоже было организовано в 90-е годы.

– А до 90-х, когда не было официальной церемонии похорон, родители могли посещать могилы этих малышей? Они знали, куда идти?

– Теоретически они могли узнать, где могила, и посещать ее. Но в то время никто из медработников представить не мог, что существовали родители, которые хотели знать, где похоронены потерянные во время беременности малыши. А большинство женщин не задавали таких вопросов. Может быть, они просто не решались спросить. В начале 90-х в медиа муссировались какие-то жуткие слухи на эту тему. Например, что тела этих малышей используются как часть дорожного покрытия. Конечно, это были просто выдумки, ничего подобного никогда не происходило, но в отсутствие информации фантазия создает монстров. Не так давно я получила письмо от мужа женщины, которая потеряла малыша в 80-е. Она была так растеряна и так страдала после того, что случилось, что больше никогда не решилась забеременеть снова. И вот теперь, спустя десятки лет, она умоляла своего мужа выяснить, где этот малыш. Он обратился ко мне – и я нашла его могилу.

– А как происходила тогда сама процедура прерывания на позднем сроке? Делалась ли, к примеру, анестезия?

– Да. Но сначала вместе с анальгетиками также использовались седативные психофармакологические препараты. Это мы тоже изменили, потому что женщины потом говорили: “Я ничего не помню! Это был такой драгоценный момент, шанс сказать «прощай» моему ребенку, посмотреть на него – а теперь его нет, и у меня нет даже воспоминаний о нем!” Ушли годы на то, чтобы понять, что практически для всех женщин лучше увидеть мертвого малыша. Я множество раз говорила с женщинами, которые глубоко сожалели, что у них не было шанса посмотреть на него. У них потом были страшные фантазии на эту тему, они воображали своего ребенка в виде отвратительного монстра – особенно в тех случаях, когда известно, что были какие-то пороки развития. Тогда я подумала: возможно, им будет легче, если они вместо этого просто посмотрят на реального ребенка. Я не была уверена – просто предположила. Мы с коллегами обратились к англо-американскому опыту, почитали специальную литературу на английском. И все факты указывали на то, что я была права – женщинам так легче. С тех пор я сопровождала многих матерей, потерявших детей на большом сроке и согласившихся на них посмотреть. Девяносто пять процентов женщин были рады, что сделали это.