Пособники. Исследования и материалы по истории отечественного коллаборационизма

Прежде всего я сказал ему, что не я покинул партию после 1923 года, а наоборот: вначале я сделал для первых шагов дела больше, чем кто-либо иной, еще при жизни Шойбнера-Рихтера. Никто не может упрекнуть меня в том, что я не посещал различных руководителей и не пытался согласовать свои убеждения с мнением различных политиков. Если же сейчас правительство Германии, в которое входят лишь лица, с чьими взглядами я ранее был несогласен, выставляет программу, упомянутую Полт[авцом], то я не считаю себя вправе работать против правительства, а могу лишь прекратить свою деятельность. Достаточно, если мне об этом сообщат. Нет необходимости в операции против (русских) монархистов в Германии, так как я — политик и достаточно лояльный человек, чтобы не уйти в оппозицию, работая против планов правительства. Кроме того такая работа представляется мне не имеющей шансов на успех. На это Полт[авец] ответил, что мне конечно никогда так не скажут, в политике такое никогда не делается. Я должен сам обдумать ситуацию и сделать соответствующие выводы. Политика Германии против России в сущности всегда была одинакова, так как Россия — заклятый враг Германии. В редких случаях, когда между странами царило взаимопонимание, это объяснялось либо ошибками немецких политиков, либо оказывалось временным тактическим ходом. Нынешнее правительство не позволит себе такие ошибки.

Я ответил, что не хотел бы терять время на обсуждение подобных тем, ведь для меня лично эта проблема сводится к очень узкому вопросу. Я считаю требованием дня необходимость объединения всех национальных сил против интернационалов всех мастей и особенно против коммунизма. Да и Англия сейчас еще вовсе не готова к союзу, так как находится во власти надправительственных структур

[784]

. Вопрос будущих отношений между Германией и Россией не стоит на повестке дня. На повестке дня стоит лишь борьба против большевизма. С этой точки зрения я полностью готов употребить свое влияние, чтобы создать русскую партию, которая пока не упоминает в программе о будущей форме правления и которая может вести переговоры с украинцами, кавказцами и т. д. чтобы разделить сферы борьбы с большевизмом территориально. Для этого вполне подходит младоросское движение при условии, что его центр будет перенесен из Парижа в Берлин. Сам я как неприемлемый человек останусь в стороне, поэтому все будут довольны. Но не может идти и речи о том, что младороссы с самого начала выступят с какими-то предательскими заявлениями против главы легитимистского движения. Это мое первое возражение. Второе возражение — подобное предложение мне должен делать не Полт[авец], а выбранный партией представитель ее руководства. Если же мне хотят сделать такое предложение через П[олтавца], то он должен иметь письменные полномочия на это. Он ответил мне, что идея с младороссами неплоха, но для партии малоприемлема, хотя он лично считает ее осуществление желательным. Но у него нет полномочий по этому вопросу, и он должен прояснить его в Берлине. Он спросил меня о деталях относительно «Ронд», что это за организация, кто ее возглавляет и пр. Он подтвердил, что эта партия была основана с косвенного одобрения Н[ационал-]С[оциалистов] как средство подорвать русские монархические национальные организации. «Ронд» у не будет позволено развиваться дальше, так как его ориентация на Великую Россию является, как уже упомянуто, неподходящей. На мой ответ, что «Ронд» тем самым сослужит громадную службу большевикам, он ответил, что в большой политике это роли не играет.

Таково в сжатой форме резюме нашей последней беседы. Если П[олтавец] говорил искренне и правдиво, то я могу быть ему лишь благодарен. Таким образом будет доказана необоснованность моих подозрений против него в последние месяцы. В этом случае я позволю себе лишь, глядя на свою четырнадцатилетнюю работу в Германии — таким же образом простофиля глядит на воздушные замки — рассчитывать на то, что мне прямо скажут о необходимости прекращения моей деятельности или о том, что мы можем работать вместе лишь в определенных рамках. В своих предыдущих письмах я уже писал Вам об этом и я надеюсь, что эта маленькая просьба будет исполнена. Мне бы было очень неприятно и болезненно, если из соображений дипломатической тактики мне позволят продолжать работу, которая сочтена не просто ненужной, но и вредной. Что можно делать в парламентском и демократическом государстве, конечно, нельзя продолжать в государстве национальной диктатуры.

Но если П[олтавец] рассказал мне нечто, что не соответствует действительности, а является сочиненным или приукрашенным им самим, то это, конечно, меняет дело. Но и в этом случае, полагаю, Вам будет полезно знать, что он рассказывает.