Постижение военного искусства

Во всяком случае нужно доверять собственным офицерам — иначе нельзя из них выработать убежденных защитников крепости, нельзя заставить их полюбить крепость, совместить интересы крепости с их собственными.

В настоящее время крепостное дело полно недоразумений по всем частям. Если бы существовало в общем составе офицеров гарнизона отчетливое представление об общем положении крепостного дела, то большая часть происходящих недоразумений устранилась бы сама собой. Работа крепостного офицера, прохождение им службы в крепости значительно бы осмыслились, и потому сделались бы приятнее и популярнее, что вызвало бы приток в крепости стремящейся работать молодежи.

Русский Инвалид. 1907. № 115. 25 мая.

Дух мертвый

 Не вглядываться в прошлые события, не изучать причины наших поражений — значит не желать исцелить нашу армию от сковывающих ее недугов, не желать ей в будущем побед. Нам, русским, отвертываться от тяжелых кровавых страниц дальневосточной борьбы — прямо гадко.

Внимание армии должно быть обращено на последние боевые страницы ее истории. Тяжело становится, когда представить себе, что думы о Ляояне, Шахэ и Мукдене выпорхнут из центра нашего внимания, что мода на них пройдет, как проходит мода на дамские шляпки... А если офицерское общество утратит интерес к опыту прошлой войны, то что делать? Будут выходить двадцатитомные казенные издания о войне, будут мирно занимать места на полках архивов и будут покрываться толстым слоем пыли.

Не проявляя интереса к прошлой войне, мы похоронили бы память о наших товарищах, павших на Маньчжурской земле, как хоронили 3 года тому назад их тела. Мы совершили бы преступление как по отношению нашего будущего, так и прошлого.

Есть несколько причин, и есть несколько позиций, откуда равнодушием, скукой форменного образца и ледяным, мертвящим жизнь духом веет на исследование опыта русско-японской войны. Где они эти источники духа мертвого? Их, повторяю, несколько; боюсь сказать — много. У каждого из нас есть такой знакомый, который имеет скверную привычку повторять, что бы вы ему ни сообщили: “я так и знал; я ведь предупреждал; ведь я говорил; меня не слушали; ну и разбирайтесь теперь!” Эти господа — несносные создания.

Ничто для них не ново под луной, ничто их не интересует; не только уши, но, кажется, смоковница бы завяла в их присутствии. Они входят в гостиную, где кипит оживленный разговор, где резко играет солнечный луч, где лица интересны, так как одухотворены стремлением к чему то, что выше будничной повседневности. И вдруг — метаморфоза: все киснет, сворачивается, делается пасмурным; дамы сразу стареют на много лет, мужчины теряют нить разговора. Все это следствие появления доброго знакомого.

И у меня есть такая добрая знакомая, которая много умеет сделать в высшей степени противным своим “я так и знала”. На все у нее есть свои принципы — такие же широкие, всеобъемлющие и пустые, как ридикюль старой девы. И все, что ни случилось бы на свете, все она знает, все, точно по мерке, подходит к ее принципам.

Настала последняя война. События следовали одно за другим. Трудно было понять все это и объяснить себе. Было больно и страшно думать о многом. Временами получалось впечатление землетрясения. Все ходило перед глазами; колебались основы. Моя добрая знакомая временами заметно конфузилась. Но вот поставлена точка. Ход событий временно прерван. Моя добрая знакомая уже тут как тут: “ведь я говорила? Все это очень просто: есть 7 принципов. Меня не послушали — пеняйте на себя. Не в моей лавочке покупали”.

Эх, добрая знакомая! Не так-то просто то, что случилось на Дальнем Востоке; не мешайте нам своими собственными глазами изучить совершившиеся события; придержите пока ваши принципы в ридикюле. А что до вашей болтовни, то на простой вопрос — направо или налево — вы не отвечаете, а судите о корнях вещей и так, и этак, и как не случись, все выйдет по-вашему. Все сказать — ничего не сказать.

Боюсь, чтобы это поверхностное отношение — “я так и знал” — “ну, это понятно”, — “это очень просто” — не повредило бы делу изучения нашей прошлой войны. Раз все это так, как говорит моя добрая знакомая, то прежде всего это скучно, это не интересно, это форменного образца и не подлежит изучению мной в свободное от службы время.

Теперь нашей армии приходится переживать натиск педантизма.

Эти мысли были навеяны на меня разговором с товарищем, который уезжал преподавать юнкерам тактику и военную историю.

— Что же, будете обучать и воспитывать молодежь на примере сражений приснопамятного, полусказочного времени? — спросил я.