Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!

Четыре десятка пушек, задрав дула высоко вверх, одновременно громыхнули, приветствуя победителей и, конечно же, едущего в середине колонн государя России вместе со свитой. Первые шеренги семеновцев, элита и гордость русской армии, гордо печатали шаг, ловя на себе сотни восторженных и одновременно печальных, грустных взглядов. Этот день был не только праздником, но и напоминанием о том, что война не бывает без жертв, люди гибнут на ней с обеих сторон – где-то больше, где-то меньше. Все зависит только от того, как они гибнут, во имя чего служат своему Отечеству.

Пока проходил Семеновский полк, вокруг орудий суетилась обслуга, а между тем в столицу входили неровные шеренги пленных шведских офицеров, от нижних чинов до высших, за которыми тянулась захваченная артиллерия и расчехленные знамена, опущенные почти вровень с землей. Причем данные трофеи были взяты не во время всей войны, а только в битвах при Лесной и под Полтавой.

Мой отец пожелал подчеркнуть решающее значение этих двух побед – «матери» Лесной и ее «дочери» Полтавы. «Сии знаменитые события заслуживают быть выделенными среди всех сражений и других побед, ибо именно они стали настоящей гордостью этой войны!» – именно так ответил мне царь, когда я поинтересовался у него, почему парад будет проходить не со всеми захваченными знаменами.

Следом за пленными шла рота Преображенского полка. Такие же обветренные, поджарые ветераны, как и семеновцы, преображенцы гордо шли вперед, наслаждаясь всеобщим вниманием. Сразу же за ними шли пленные второй категории – офицеры, которые были взяты под Полтавой и Переволочной. За ними опять плелась захваченная шведская артиллерия, знамена, часть штандартов.

За знаменами одиноко шли генерал-адъютанты короля Карла XII, генералы, полковники, подполковники и майоры. За военными следовал «королевский двор с высшими и нижними чинами», и довершали всю эту картину королевские носилки с постелью, на которых возили раненого короля во время боя. Царь намеренно выделил их из всех трофеев, показывая тем самым, что хотя самого шведа нет, его сломленный дух все равно присутствует, вместе со всем двором и генералитетом.

За этим «знаменем» падения величия шведов шла вся оставшаяся в живых часть королевской гвардии, королевская канцелярия, за которой шествовала разрозненной толпой вся свита Карла, в которую попали генералы Гамильтон, Штакельберг, Круус, Крейц. Отдельно от них шли граф Левенгаупт, фельдмаршал граф Реншильд, а также первый гофмаршал и первый министр Швеции граф Пипер, о захвате которого мне подробно рассказал не только Прохор, но и сам сержант Елисеев.

Наши кони неспешно гарцевали следом за пленными, в груди поневоле начал медленно разгораться огонек гордости и единства с таким знаменательным событием в родной истории моей Родины! Нет, я и раньше всегда гордился ею, но сейчас испытывал чувство, которое нельзя было сравнить ни с одним из знакомых мне. Чтобы понять это, надо почувствовать самому, но вот удастся это далеко не каждому!

Справа от меня аккурат по центру ехал государь, с улыбкой смотрящий на запруженные улицы Москвы. Рослый, статный царь казался эдаким великаном, горой – непоколебимой, вечной. Следом за нами ехали во главе Преображенского полка князь Меншиков и князь Долгорукий, а за полком плелся обоз с артиллерией преображенцев. И только после них шествие замыкали ровные шеренги Русских витязей, выделяющихся на общем фоне какой-то неказистостью формы и не столь статным телосложением, как у гвардейцев, но все же глаз поневоле останавливался на мужественных серьезных лицах витязей.

Парад представлял собой невиданное доселе зрелище, действительно достойное того, чтобы внести его в анналы истории, впоследствии гордо вспоминая эти минуты русского триумфа. Триумфа оружия, духа и воинского таланта!

– Смотри, сын, ради этих мгновений стоит жить и ради них можно и умере…

Не успел Петр договорить, как непонятная суета в ближайших рядах черни отвлекла его, заставив внимательно всмотреться куда-то вперед, на лбу царя выступила испарина, голова нервно дернулась.

Пара выстрелов из пистолей будто гром среди ясного неба прозвучали на улице. Следом за ними из толпы прилетел небольшой шар, оставляющий за собой шлейф белесого дыма, тут же унесенного морозным декабрьским ветром.

Не понимая, что происходит, я оглядываюсь назад и вижу, как ко мне, что-то крича, со всех ног несутся Прохор с парой витязей. Поворачиваю голову в сторону отца и вижу, что он, держась ладонью за бок, поворачивает коня назад, в сторону моих витязей. Но не успевает его жеребец сделать шаг, как между нами взлетают комья земли.

Кони жалобно заржали, заваливаясь на бок. От неожиданности я не успеваю среагировать, только лишь чувствую, как правая нога стремительно немеет, а по плечу течет липкое, теплое. Удар о землю – и я плавно погружаюсь в темную пучину сладостного неведения.

На грани сознания слышу крики людей. Громче всех кричат два знакомых голоса: один – молодой, сильный, – принадлежит полковнику Прохору Митюхе, а второй – молодой девушке, той, что покорила мое сердце.