Теперь, когда все было кончено, фашизм повергнут, казалось чудовищно нелепым, что куда-то, может быть с какой-то злой целью, все еще движутся солдаты. Хватит крови, хватит смертей!..
Все же командир разведгруппы приказал одному из чешских партизанских отрядов выйти на перехват колонны, а сам решил догнать ее по шоссе.
За руль автомобиля-амфибии, взятого накануне у капитулировавших гитлеровцев, сел чех партизан Микеш.
— И я с вами! И я! И я!.. — впрыгнули в машину несколько человек, и среди них — Соловей.
Каждому хотелось принять участие в этом пусть маленьком, но добром акте мира.
8
Амфибия настигла хвост колонны на узком шоссе недалеко от деревни Била Глина. Немецкие солдаты сидели в кузовах автомашин.
Солнце резко отражалось от стали касок. Солдаты сидели плечом к плечу, ряд против ряда, зажав оружие меж коленями. Стальная, ритмично покачивающаяся чешуйчатая змея.
Виктор Сергеевич почувствовал тревогу. Но поворачивать амфибию назад было уже поздно. И с минуты на минуту наперерез колонне выйдет партизанский отряд. Зачем же еще один бой, если уже наступил мир? Ведь и эти, в стальных касках, люди, и каждый из них хочет жить.
Сказал шоферу, чтобы тот начал слева обгонять колонну, а сам поднялся в открытой кабине:
— Солдаты! Война окончена! Уже мир! — начал он выкрикивать по-немецки. — Солдаты! Уже мир! Бросайте оружие!
И тут на его глазах начало совершаться то невероятное, ради чего он и мчался сюда: солдаты — в хвостовой машине, во второй, в третьей стали вскакивать со скамей, сдергивать с голов каски, бросать прямо на асфальт винтовки и пистолеты-пулеметы, радостно кричать. Открылись лица, распалась чешуйчатая змея. Все! Война окончена, они остались живы!
Виктор Сергеевич обгонял машину за машиной. Гул возбужденных голосов нарастал. Со звоном рушились на дорогу каски и стволы.
— Мир! Сегодня уже мир! — старался перекричать этот шум командир. — Хватит! Бросайте оружие!
Амфибия приближалась к голове колонны.
И тут навстречу ей развернулся танк. Лязгнул люк.
— Бросайте оружие! Не стреляйте! Уже мир!
Ствол пулемета дрогнул, выплеснул бесцветно-огненную очередь. Пули резанули по машине. Ударили в грудь Соловья.
Упали раненые Виктор Сергеевич, разведчики, двое чехов. Один спрыгнул в кювет и метнул оттуда гранату под гусеницы танка.
Со стороны леса бежали партизаны. Гитлеровцы бросали оружие и поднимали руки.
9
Юнона только кончила передачу, спустилась с чердака и сразу увидела: во двор движется толпа. На повозке — перебинтованный командир. Сзади кого-то скорбно несут на носилках. Глянула и обмерла. Поняла.
Первой мыслью: все, незачем больше жить!
Виктор Сергеевич оторвал ее руки от лица, притянул к себе:
— Ты должна сберечь себя и вашего сына!
Спустя месяц, поздней ночью, она приехала в Севастополь. Не было мочи ждать утра. Закинув за спину полупустой вещмешок, пошла с вокзала домой по знакомой с детства тропке.
Под утро была уже в Балаклаве. На месте ее дома горбились поросшие бурьяном развалины. Соседка узнала. Сказала:
— Не бомбой. Это позиции немецкие здесь были, батарея противотанковая. А твои живы. Во-он в том блиндаже!
Мать бросилась к ней:
— Ниночка! Доченька!.. — Потом: — Откуда ты пришла?
— С поезда — и через Золотую балку.
— Батюшки мои! Балка же вся заминированная, шагу не разрешают туда ступить! Счастливая ты у меня!..
Счастливая...
Третьего ноября в подземном их доме — бывшем вражеском блиндаже — родился ее и Соловья сын Виталий.
ЭПИЛОГ
В семидесяти километрах от Праги, недалеко от автострады, на дороге у деревни Била Глина, справа у обочины, толпятся вокруг серого обелиска посеребренные утренним инеем туи.
На плите обелиска высечено:
«Здесь пал 9.5.1945 года смертью храбрых русский парашютист Федор Иванович Соловьев из Чадова у Владимировца».
Да, как раз на этом месте девятого мая сорок пятого года пулеметная очередь оборвала жизнь советского парашютиста, двадцатилетнего парня, который только на каменной плите впервые был назван по имени и отчеству. До той минуты друзья и любимая звали его Федькой, а еще чаще — Соловьем.
Двадцать лет спустя после Победы Нина Ивановна и ее сын Виталий впервые после войны приехали в Чехословакию. Они пришли в дом каменотеса Ветизслава. До сей поры в комнатке на втором этаже все неприкасаемо — как осталось после ухода Юноны и Соловья. Старый каменотес не впускает в комнату никого, разве что покажет ее с порога. Одно только добавилось в ней: увеличенные местным фотографом снимки их той поры, вставленные в одну общую позолоченную раму.
Мать и сын остались в той комнате на ночь. Память, память...
В разросшейся рощице на склоне холма Нина Ивановна долго искала дерево и — чудо! — нашла: на недосягаемо высоко поднявшейся вершине сосны, меж ветвей, она увидела белый изолятор. У этого дерева она в марте сорок пятого отстучала первую радиограмму с чешской земли:
«Группа полном составе. Юнона приземлилась благополучно. Выполнению задания приступаем...»
Как прожила ты все последующие вдовьи годы, Нина?..