Посты сменяются на рассвете

Вот и нужный дом. Давно не стрижены шпалеры лавра. Разрослись, потеряли строгую квадратную форму. Суставчатые кактусы предостерегающе подняли пальцы. Дом стоит на бетонных сваях. Внизу — гараж. Белые асимметричные плиты ступеней ведут к двери.

Она остановилась, прижала руки к гулко бьющемуся сердцу. Потом позвонила. Тишина... Она подождала, позвонила снова.

Дверь распахнулась рывком. Будто кто-то стоял за ней — ждал. В просвете появилось бледное лицо. «Застала!..»

— А, это ты, Бланка! Входи. Я так и думала, что ты придешь.

Следом за женщиной Бланка прошла через прихожую и несколько комнат в гардеробную. С удивлением огляделась:

— Поле битвы!

В гардеробной были распахнуты дверцы всех шкафов, выдвинуты ящики, по креслам, по столам разбросаны вещи.

— Ты так стучишь ботинками... Я решила: пришли. Впрочем, теперь все стучат ботинками. Чтобы заглушить страх.

Бланка смотрела на женщину, двигавшуюся среди нагромождения вещей, перебиравшую их, небрежно, даже как-то брезгливо, бросавшую их в чемоданы. Мерильда. Давняя-давняя ее подруга — с тех лет, как помнила себя. Сколько связано с ней!.. Все, что связывает с прошлым... Нет, и с будущим...

— Значит, уезжаешь?

— Наконец-то вырвала паспорт. Садись. Можешь сбросить это тряпье на пол.

Бланка присела на край стола. Бедро ныло. Брючина была еще влажной. Девушка закурила.

— Все-таки уезжаешь...

— С меня хватит. Хочешь баккарди? Кофе на кухне. А когда ты?

Бланка прислушалась. Даже сюда доносился через распахнутые окна шум океана. Защемило сердце: «Почему, почему я тоже должна вот так?..» Она глубоко затянулась. Выпустила дым:

— Наверное, никогда.

Мерильда с насмешкой посмотрела на нее:

— Конечно, гамаки под соснами, палатки в горах! Каждый день показывают по телевизору.

Она вспомнила: тропа уходит вверх. Трудно дышать. Камни сыплются из-под ботинок. Камни нужно поймать, чтобы они не поранили кого-то, идущего сзади. Она ловит камни из-под ног Хозефы. Ее камни ловит кто-то за ней.

— И как это выглядит со стороны?

— До зевоты скучно. Неужели ты тоже все это делала: вдалбливала в гуахиро [16]азбуку, стирала, лазала на пик Туркино?

— Да. — Бланка, прихрамывая, прошлась по комнате, остановилась у зеркальной створки шкафа, оглядела себя: высокие солдатские ботинки, широкие зеленые штаны с накладными карманами. Солдатский брезентовый пояс. Голубая блузка. Рыжие, коротко стриженные волосы. Чем не настоящий бригадист, рабочая девчонка из Реглы? Только глаза выдают... Нет в них неистовости и решимости. И уж очень много грусти... Она попыталась улыбнуться глазами. Получилась гримаса: глаза все равно смотрели устало и грустно.

— Да, — отозвалась она. — И даже строила уборные в крестьянских домах.

— Восхитительно! — всплеснула руками Мерильда. — А разве у гуахиро их раньше не было? Как же они обходились без туалет ля фамм?

Она тоже подошла к зеркалу, приложила к талии костюм джерси, тем же тоном спросила:

— Как ты думаешь, взять?

Бланка резко обернулась:

— Не паясничай, Мери! У них часто не было и миски маланги. У детишек вот такие животы, набитые глистами.

— И тебя это растрогало до слез? Нет, не возьму — т а м  уже не моден.

— Представь себе, да!

— Конечно, ведь у тебя тонкая поэтическая душа.

А это платье?

Мерильда сбросила халат и оказалась совсем нагой. Начала примерять платье. «Как хороша! — с привычной завистью разглядывая ее, подумала Бланка. — Чудо как хороша!» Мерильда была длинноногая, высокогрудая, пышноволосая. В сутулости ее спины, в шее, горбинке носа, в каждом небрежном повороте головы и движении тела чувствовалась порода!.. И даже ранняя полнота лишь прибавила упругости ее плечам, груди и бедрам, придала движениям истому. Великолепна!.. Бланка по сравнению с ней простушка, хотя на улице редко кто из мужчин не проводит ее взглядом, да и род ее не менее знатен, чем род Мерильды... Одного поля... Поля, поросшего теперь бурьяном... Все рушится. Рвутся связи, и Мерильда, хотя пока она еще рядом, отдаляется от нее, словно бы она смотрит в перевернутую подзорную трубу...

— Я ухлопала на него уйму денег, — продолжала Мерильда, застегивая платье. — Поэтесса стирает солдатские кальсоны — как тут не родиться вдохновению?

— Ты права.

— Уверена, ты сотворишь великолепную поэму. Каждая строка будет благоухать.

— Ты стала очень злой.

— О, что ты! Я ангел доброты. — Мерильда начала стягивать платье через голову. — Не лезет, старею... Да и оно тоже там уже не модно... Какие-то два-три года — и весь гардероб на половые тряпки.. А какие женщины в горах? Какие у них купальные костюмы в новом сезоне?

— Неужели ты так ненавидишь?

— Бог с тобой! Я сама всю жизнь готова стирать подштанники этим гуахиро! — Она замолчала, подошла вплотную к Бланке, понизила голос: — Но мне ты можешь не запудривать мозги: ты ведь сама карабкалась в горы по заданию «Белой розы», так? Разве можешь ты быть не с ними?

— А ты?