Потерянный профиль

На следующий день, часов около пяти, мне передали, что какой-то мужчина и какая-то собака ждут меня у входа в редакцию. Я бросилась туда. Это действительно были они: мужчина и собака. Один держал другую, стоя против света, вернее против солнца, у большой стеклянной двери. Я подошла к ним и тут же попала в вихрь летящей шерсти и визга. На мгновение я прижалась к Луи, и мы представили семейную сцену на перроне вокзала. Пес был желто-черный с толстыми лапами. Он осыпал меня поцелуями, как будто все два месяца с момента своего рождения ждал встречи со мной. Луи улыбался. Я же была в таком восторге — все мои желания вдруг исполнились, — что расцеловала его. Пес принялся неистово лаять, и все сотрудники редакции повыскакивали поглядеть на него. Когда иссяк поток эпитетов, — какой миленький, какие толстые лапы, он вырастет огромным и т. д. — и пес забрался под стул изумленного Дюкре, Луи взял, наконец, бразды правления в свои руки.

— Ему нужно купить ошейник и поводок. И еще мисочку и постель. И еще ему нужно выбрать имя. Идемте…

Это дело показалось мне более неотложным, чем та статья неизвестно о чем, над которой я билась с полудня, и мы ушли. Луи держал пса под мышкой, а меня за руку. Его походка выражала непоколебимую уверенность в том, что в наших интересах следовать за ним. У него был серый «Пежо», в который мы и погрузились. Он положил пса мне на колени и, прежде чем тронуться, бросил на меня торжествующий взгляд.

— Что же, — спросил он, — вы решили, что я больше не приду? У вас был очень удивленный вид при виде меня.

В действительности, я была удивлена не тем, что вижу его, а скорее тем ощущением счастья, которое шевельнулось во мне в тот момент. Увидев его с собакой, стоящего у окна, я испытала удивительное чувство, как будто нашла вдруг свою семью. Но этого я ему не сказала.

— Нет, я была уверена, что вы придете. Вы не яз тех людей, которые бросают обещания на ветер.

— Вы тонкий психолог, — заметил он смеясь.

Чтобы попасть в выбранный им магазин, мы проехали большую часть города. Париж был голубой, безмятежный, воркующий. Шерсть, лезшая из пса, покрывала меня. Я была в восторге. Мы заставили его немного побегать по площади Инвалидов. Он бросился за голубями, раз десять обмотал поводок вокруг моих ног, словом, убедил нас в своей бьющей через край жизнеспособности. Смех и опасения разрывали меня. Что я буду делать с ним днем? У Луи был насмешливый вид. Наверное, мой переход к паническим настроениям его забавлял.

— Ну, — сказал он, — вот вам, наконец, настоящая ответственность. Вы должны решать за него. Это вас изменит? Или нет?

Я взглянула на него подозрительно. Не намекает ли он на Юлиуса, на мою привычку прятать голову под крыло?

Мы вернулись домой. Я показала собаку консьержке. Та отнюдь не выразила восторга. Мы сели в моей студии, а пес принялся грызть обивку.

— Что вы собирались делать вечером? — спросил Луи.

Это «прошедшее несовершенное» обеспокоило меня. Ведь я действительно должна была идти с Юлиусом и Дидье на закрытый просмотр. Было два выхода: взять собаку с собой или оставить ее дома одну. Луи предугадал возможность такого решения,

— Если вы оставите его одного, он будет выть, — заявил он, — и я, между прочим, тоже.

— Как?

— Да, если вы нас покинете сегодня вечером, он будет ужасно лаять, а я, вместо того, чтобы его успокоить, буду орать вместе с ним.

— У вас есть другое предложение?

— Ну да. Я схожу за покупками. Мы откроем окно, потому что стоит теплая погода, и спокойно поужинаем здесь втроем, чтобы мы со щенком немного свыклись с вашей новой жизнью.

Он, конечно, шутил, но вид у него был крайне решительный. Я попыталась возразить.

— Надо бы позвонить, — сказала я. — То, что я собираюсь сделать, очень невоспитанно с моей стороны.

Но, говоря это, я хорошо понимала, что не представляю себе иного вечера, чем тот, который он мне описал. Наверное, у меня был очень сконфуженный вид, потому что он расхохотался и встал:

— Да, позвоните. А я пойду куплю собачьих консервов на троих.

Он ушел. Мгновение я сидела, как оглушенная. Потом ко мне подбежал пес и забрался на колени. Он хватал ртом мои волосы, а я разглядывала его минут десять объясняла ему, какой он хороший, красивый, умный, как и полагается плохому воспитателю, который портит детей. Нужно было позвонить, пока не вернулся Луи. В трубке послышался сухой голос Юлиуса, и впервые вызвал во мне не умиротворение, а замешательство.

— Юлиус, я страшно огорчена, но не смогу быть сегодня вечером.

— Вы больны?

— Нет, — ответила я, — у меня собака.

Секунду длилось молчание.

— Собака? Кто дал вам собаку?

Я изумилась. В конце концов, я прекрасно могла ее купить или найти. Он, по-видимому, считает меня лишенной всякой инициативы, но в данном конкретном случае он не ошибся.

— Это брат Дидье, Луи Дале, — говорю я, — принес мне собаку в редакцию.

— Луи Дале? — переспрашивает Юлиус. — Ветеринар? Вы с ним знакомы?

— Немного, — говорю я неопределенно. — Во всяком случае, у меня теперь есть собака, и я не могу ее оставить вечером: они будут выть… Она будет выть, — поправляюсь я.