Потерянный рай

Он пробормотал, не глядя в мою сторону:

– Да.

– И что ты об этом думаешь?

– Я?

Он перестал почесываться и посмотрел на меня:

– Я слышал этот вздор с детства.

И, усмехнувшись, добавил:

– Хотел бы повстречать того, кто первым увидел медведя.

Я не понял его и спросил:

– Почему?

– Этот голубчик совершил злое дело и решил его скрыть, выдумав виновника, который держит сельчан в страхе. Потом негодяи того же пошиба стали повторять его выдумку. Эти россказни я слышал от своей бабки.

Он захрустел пальцами.

– Медведи не зарятся на наших женщин, я за ними следил. Медведь соединяется только с медведицей, да и то раз в два года, не чаще. Так что мне ясно: эти бредни про медведя выдумали похитители и насильники из Озерных жителей. Какая гнусная чушь!

Он убедил меня, но мне хотелось окончательно разрешить свои сомнения.

– Дядя, случалось ли тебе овладевать женщиной без ее согласия?

– Что?

– Ну, если у тебя желание…

– Ноам, если мне надо, я облегчаюсь! Самостоятельно! Я думал, что ты это заметил, ведь по утрам ты смотришь на меня с обиженным видом. Природа дала нам руки, мой мальчик, и как ты думаешь зачем? Впрочем, хватит и одной.

– Но если б ты желал… не вообще… а одну определенную женщину…

– Да…

– Взял бы ты ее силой, если бы она тебе отказала?

– Такое случалось.

– Что?

– Видеть ужас в глазах женщины. И это убивало во мне желание.

– А-а…

– Хуже того, убивало надолго! Мне передавалось ее отношение ко мне: я чувствовал себя чудовищем.

– Дядя, ты… можешь нравиться.

Он заморгал, потянул носом, прокашлялся.

– Знаю… Я нравился твоей матери… Мне хватило бы этого на всю жизнь.

Он встряхнулся и ткнул в меня пальцем:

– Знаю, почему ты задаешь мне эти вопросы… Потому что я предложил тебе «устроить женщину»?

Я сконфуженно кивнул. Он рассмеялся и хлопнул себя по ляжкам:

– Ах, племянничек… Я имел в виду «показать тебе женщину», которой ты мог бы понравиться. Я знаю, где искать.

– То есть?

– Я знаю Охотниц, которые…

Я в ужасе отшатнулся. Мне послышалось? Дядя предлагает мне сойтись с Охотницей?

Он решил, что мои округлившиеся глаза выражают желание.

– Мы сходим. Однако придется раздобыть лань или кабана, приличный подарок, поскольку…

– Но, дядя, ведь Охотницы не женщины!

– Да ну! И кто же они?

– Животные.

– Ну и мы с тобой животные.

– Есть породы высшие и низшие.

– Где ты этого набрался, мой мальчик? За последние годы я что-то понял: предрассудки Оседлых людей в отношении Охотников – это сказки для ребят. Кому-то это на руку. К подобным басням прибегают, когда кое-кому хочется опутать людей невидимыми веревками. Высшие, низшие! Люди, нелюди! Цивилизованные, варвары! Чушь собачья… Шарлатан считается ученым, простаки ловятся на удочку, да еще и благодарят. Если б твой отец не пользовался человеческими страхами и ненавистью к Охотникам, неужели ему удалось бы… – Он прикусил язык. – Нет, лучше промолчу.

– Странно… Молчишь ты нечасто.

– Промолчу ради твоего блага. Вернее, ради заблуждений, с которыми ты еще не расстался.

Несмотря на словоохотливость, дядя хранил свои тайны. Видя мою настойчивость, он пообещал мне поведать об этом позднее.

– Но почему не сейчас? – упрямился я.

– Скажу, когда ты сможешь это услышать.

– Или когда ты сможешь это сказать…

Он замолчал: я попал в точку.

Я очень дорожу памятью о нескольких месяцах, прожитых с Бараком. Он выбрал светлую сторону жизни. Он был меланхоликом, но исповедовал радость, а потому ему была свойственна легкость. То деятельный, то ленивый, он культивировал свою праздность. Этот замечательный попутчик, полный жизненных сил, не был обделен чувством юмора. Когда я подшучивал над его привычками – онанировать, уставившись в озерную даль, с оленьим ревом кидаться поутру в холодную воду, старательно заметать следы, указывающие путь к хижине, – он на меня не дулся и парировал:

– Поуважительней, мой мальчик! Не забывай, что ты имеешь дело с покойником.

Сам приметливый, он хотел быть невидимкой. Даже спустя двадцать пять лет он старательно поддерживал миф о своей гибели.

– Но почему бы тебе не перебраться подальше, Барак? Тебе не пришлось бы скрываться.

Он вздохнул, раздосадованный вопросом, но и с облегчением, что я его задал.

– Я пытался…

Он рассказал о своей попытке. После его ухода в лес прошло два года, и Барак счел, что траур по любви к Елене можно закончить. Он шел несколько месяцев на яркую звезду, далеко за те горизонты, которые нам видны отсюда.

– Я остановился в какой-то деревне. Меня приняли. Как ни странно, отнеслись ко мне неплохо. Моя мощь впечатляла людей. Выставлять напоказ своего великана казалось им разумной защитной мерой. Я ничего там не делал, только разгуливал по деревне. Однажды тамошний вождь объявил, что отдает мне свою дочь. Я отказался.

– Из верности Елене?

Он удивленно посмотрел на меня: об этом он не задумывался. И вернулся к своей излюбленной мысли: