Потерявшая имя

Сомнений больше не было. В слабом свете фонаря на мостовой лежал коллежский асессор Лужин, последний свидетель, которому Бенкендорф назначил встречу. На груди Лужина зияло темное пятно, кровь просочилась через форменный мундир и распахнутую шинель. Александру показалось, что Лужин еще дышит. Наклонившись, он схватил его за плечи и с силой тряхнул.

— Да оставь, барин, — раздалось у него над самым ухом, — он уж отошел…

Теперь не оставалось неясностей. Смерть купца Абросимова тоже не случайна! Главный полицмейстер столицы

задался целью уничтожить всех свидетелей казни Верещагина? Александр уже не сомневался, что за ним установлена слежка, и мальчишка, посланный к Лужину с запиской, наверняка был перехвачен соглядатаем Ивашкина. Он ощутил прилив необыкновенной ярости, но не дал ему выплеснуться наружу.

— Господа, кто видел карету? — обратился Бенкендорф к людям, молчаливо стоявшим вокруг покойника. — Опишите мне ее…

Борисушка был разочарован происходящим на сцене. Не таким он представлял себе театр! Ему грезилось что-то необыкновенное, волшебное, а наяву все оказалось довольно скучно. Мужчины и женщины, переодетые немцами, говорили по-русски речитативом и пели песенки, от которых публика приходила в раж, а мальчику отчего-то становилось грустно. Может, оттого, что в соседней ложе сидела девочка ангельской красоты, которая не отрываясь смотрела на сцену и ни разу не повернулась в его сторону. Как он ни выгибался через перила, как ни старался привлечь к себе ее внимание, все напрасно — Лиза завороженно следила за событиями на сцене, смеялась вместе с публикой и увлеченно хлопала в ладоши.

В антракте, при встрече, манерно обмахиваясь простеньким бумажным веером, юная дама поинтересовалась:

— Как вам понравилось первое действие? — И, не дожидаясь ответа, восторженно добавила: — Я без ума от актера Зубова!

Борисушка брезгливо поморщился и, помявшись, выпалил:

— А по-моему, все это глупо!

— Фу, какой вы! — нахмурила бровки Лиза. Она знала, сколько усилий приложил ее любимый папенька, чтобы этот спектакль состоялся, а значит, любая критика была неуместна. — Наверно, ничего не поняли, оттого и показалось глупо, — снисходительно добавила она, не без яда намекая на возраст своего неловкого поклонника.

— А что тут особо понимать?! — возмутился Борис. — Переоделись немцами и болтают вздор, да еще и поют!

Черные глаза Лизы сердито округлились, она задохнулась от негодования, приоткрыв пухленький алый рот. В следующий миг из ангельских губ хлынули отнюдь не эфирные ругательства:

— Да вы… вы — невежа! — Девочка трясла зажатым в кулачке веером перед самым его носом. — Вам место на псарне, а не в театре!

Лиза не подозревала, что тронула незажившую еще рану. Взбеленившись, мальчик выхватил из ее рук веер, разорвал его на мелкие кусочки и, бросив их на пол, стал топтать, гневно приговаривая:

— Вот вам ваш театр!

Лиза выгнулась пантерой, готовясь вцепиться в кудри Борисушке, но граф и князь, до этого о чем-то серьезно беседовавшие, вовремя вмешались и разняли детей.

— Немедленно домой! — заявил князь и, торопливо распрощавшись с губернатором, потащил мальчика в гардеробную. Борис упирался, хватался за лестничные перила, осыпал отца пинками и ревел навзрыд. Успокоился он только в карете.

На самом деле на решение князя покинуть театр, не дождавшись второго акта, повлияло вовсе не поведение сына, а новость, которую сообщил ему Ростопчин. Оказывается, племянница, эта нахалка, не имеющая никакого почтения к старшим, совсем даже не утопилась в проруби! Напротив, утратив остатки совести и вооружившись своим наглым враньем, она ехала сейчас в Санкт-Петербург, чтобы получить аудиенцию у самой матери-императрицы! И все время до отъезда Елена пряталась в его доме, Илья Романович начинал прозревать, у кого именно…

Первым делом он вызвал к себе в кабинет Иллариона и, схватив его за грудки, с искаженным лицом зашипел:

— Что ж ты ее упустил, скотина?! — И, отшвырнув слугу в угол, закричал не своим голосом: — Разжирел на моих харчах! Забыл, из какого болота я тебя вытащил?!

Надавав бывшему разбойнику тумаков, да таких, что у того пошла носом кровь, Илья Романович перевел дыхание и наконец объяснил:

— Она едет в Петербург, к матери-императрице, и та наверняка примет ее, потому что тут ходатайствует молодой Бенкендорф! Уж этот шутить не любит и дела свои доводит до конца…

— Дайте коня, барин, — метнулся к его ногам избитый Илларион, — я догоню ее! Верхом-то быстрее выйдет, а уж дорогу я знаю, как свой карман! Разнюхаю, выслежу, только дайте коня порезвее!

Услышав горячие клятвы, князь сразу размяк. Он со вздохом опустился в кресло, вынул любимую табакерку с филином и приказал совсем иным голосом, почти ласково, по-семейному:

— Так сходи на конюшню, дружочек, и выбери себе лошадку!

Илларион, полный решимости, вскочил на ноги и заверил хозяина:

— Догоню, свяжу и привезу к вам! Вот на этот самый ковер положу!

— А этого как раз делать не нужно.

Лицо Белозерского внезапно просияло, будто в табакерке обретался не табак, а истина, которая только что ему открылась.