Потомок Микеланджело

Лишь к вечеру правительству удалось успокоить столицу.

Обыватели забились в свои норы, офицеры и солдаты, избегнувшие ареста, были разведены по казармам.

На стенах домов появилась прокламация Савари:

«Трое бывших генералов, Мале, Лагори и Гидаль, обманули нескольких национальных гвардейцев и направили их против министра полиции, префекта и военного коменданта Парижа. Против всех троих было совершено грубое насилие. Мятежники распустили слух о смерти императора. Эти экс-генералы арестованы и будут отданы в руки правосудия. В настоящее время Париж абсолютно спокоен».

3

Почти всех членов штаба Мале арестовали в тот же день или днем позже.

Лагори был взят Лабордом прямо в министерском кресле, когда новый министр полиции, все еще не зная, чем заняться, сочинял письмо своему шефу. Он успел написать всего три строчки:

«Дорогой Мале,

я арестовал министра полиции и префекта. Для большей безопасности я обязан сделать…»

Что он был обязан сделать, так никто никогда и не узнал, ибо в этот самый момент его схватили.

Рато имел наивность вернуться в свою казарму, рассчитывая, что его утреннего отсутствия не заметили. Но поскольку отсутствие распространялось не только на утро, но и на всю предшествующую ночь, сержант сразу подал рапорт. Кто-то опознал в нем «адъютанта» мятежного генерала, и он был арестован.

Гидаль и Бокеямпе, некогда сидевшие в одной камере, и теперь действовали вместе. Они собирались бежать из Парижа, но остановились на ночь у одного «верного» человека, который тут же продал их полиции.

Рато, после ареста ставший очень разговорчивым, навел жандармов на Каамано, который был арестован на следующий день.

Бутро удалось скрыться.

Еще одного человека тщательно разыскивали полицейские агенты, то был таинственный аббат Лафон. Но найти его, несмотря на все старания опытных сыщиков, ни сейчас, ни позднее так и не смогли.

4

Сразу же состоялось совещание высших функционеров империи во дворце Камбасереса.

Господин архиканцлер гордился своей выдержкой и храбростью: в отличие от Реаля или Кларка, в день смуты он не бежал со своего поста и грудью встретил опасность! Честно говоря, он даже толком не знал, что произошло в то утро; ему и в голову не пришло, что о нем, вследствие его полной ничтожности, заговорщики просто забыли…

На совещании голоса разделились.

Военный министр Кларк, граф де Фельтр, считал, что расследование нужно произвести с великим тщанием. Уже было арестовано несколько сот заподозренных; это число, вероятно, будет увеличено.

— Не может быть, — говорил Кларк, — чтобы несколько человек взяли на себя и почти провели операцию подобного масштаба. Наверняка здесь действовала какая-то мощная организация…

Реаль и Паскье были согласны с Кларком.

Внутренне не мог с ним не согласиться и Савари. Он сразу же вспомнил о филадельфах и предостережениях Каппеля. Но, несмотря на свою глупость, герцог Ровиго хорошо изучил Хозяина и догадывался, что тот бы не захотел раздувать дело: это было не ко времени. Савари не сомневался, что Наполеон предпочел бы считать заговор делом рук нескольких не вполне нормальных одиночек, никак не связанных с народом.

И поэтому он сказал:

— Я не могу согласиться с графом. Слишком хорошо я знаю Мале и Лагори. Первый — явный безумец, сбежавший из сумасшедшего дома, второй — меланхолик и отщепенец, годами живший вне закона. Ни у одного, ни у другого не прослеживаются связи с какими бы то ни было организациями. Большинство арестованных следует освободить. А горсть виновников — маньяков и соблазненных ими — судить и наказать до возвращения императора.

До возвращения императора…

Эти слова всех повергли в трепет.

Камбасерес, который знал характер Наполеона не хуже, чем герцог Ровиго, поддержал мнение министра полиции, и оно было утверждено.

Быстро сформировали военный трибунал, и уже 24 октября он приступил к работе.

5

На суде Мале держался героем.

Всю вину он принял на себя, всячески стараясь выгородить других. Те, кто действовал с ним, по его словам, не знали истины, верили в смерть императора и были полны благих намерений. Особенно много усилий затратил великий архонт, чтобы не выдать и даже не задеть организацию. Слово «филадельфы» во время процесса не прозвучало ни разу. Имена Буонарроти, Базена, Анджелони, Демайо не были названы.

Несмотря на полученные инструкции, члены суда сомневались.

— Вы хотите уверить нас, — заметил председатель, генерал Дежан, — что в одиночку собирались свалить государство. Это невероятно. Кто были ваши сообщники?

— О, их было много, очень много, — с улыбкой ответил Мале. — Вся Франция. И вы в числе других, господин генерал, если бы я победил.

На это сказать было нечего.

Подсудимые, приняв версию Мале, с разной степенью настойчивости пытались отрицать свою вину: они не знали, что император жив, и в своих действиях лишь подчинялись вышестоящему. Некоторые, желая вызвать жалость судей, рассказывали о женах и детях, подчеркивали свое бескорыстие, демонстрировали рубцы от ран, полученных в боях за императора.