Поцелуй мамонта

— …не было крыши, да, точно, вспомнил… не медведь, точно, вместо чёрного медведя было небо, чёрное — пречёрное. А эта горилла, если оно и впрямь Горилло, бля, Чичи она… оно… запросто носилось. И могло по потолку, и по крыше… черепицу топ — топ и задевает Горилло Чичи Кожана обидно, и всё больнее и больнее… — Дайте воды, в горле пересохло… может завтра придёте, а то мне в грудь молоток… сорокин врач вставил… И льдом сверху — хряк! И так все пятьсот ледяных страниц в грудь вхрячил. Херовый век — вот какая его цифра.

— Это надо ещё перепроверить, насчёт льда, врач вас ещё посмотрит, — устало сказал Михаил Игоревич Полиевктов того века, которого потолки и гориллы с медведями совсем заи… чёрт… и закрыл блокнот. — А пока да, действительно, полежите в больнице. Сестра, дайте ему воды.

— Ему нельзя много, — сказала сиделка, — у него, похоже, всё внутри тоже отбито… как и сверху… В жару просит нюхнуть… мозги набекрень, чуть не наружу… стекло.

— Техничнее не можете сказать? Как — как говорите? Что сверху у него над мозгами? Стекло?

— Стекло из черепа вынули, вернее не из самого черепа, извините, а из — под кожи… Это мы в первую очередь сделали.

— Это любопытный факт, — заметил Михаил Игоревич, — мне не говорили, …а я — то дурак, думаю, откуда из — под марля немарлевые нитки… вы их не обрезаете? Разверните ему башку.

— Не надо, не надо, — отмахивался Кожан, — больно будет… Приходите в другой раз. Через недельку.

— Будете дёргаться — свяжем, — угрюмо бросил Чин — Чин.

***

Ну вот, в голове нитки и ровный пробор.

— Из — под лезвия пробор, — хмыкнул Чин — Чин Охоломон Иваныч (теперь мы его вычислили и узнали), — так всегда перед любой операцией…

— Извините, мы записали только самое главное… а тут какое — то стеколко… из — под кожи… Ерунда. — Так спокойно отреагировала санитарка и сестра — сиделка одновременно, — я не врач, я со слов Вадима Германовича…

— Как его фамилия, говорите?

— Грачёв.

— А мне другое послышалось от больного, будто Сорокин.

Вот же блядь!

— Я такого не могла сказать. Я начитанная… футуром и имажем, но не полная дура. — А он не в себе. Не слушайте его. Почти трупом был. Крепкий. Потеря крови, заметьте, почти из мозга. Выжил. Он столько тут понарисовал в бреду… Вам уже хватит тут, господа исследователи, а то он окочурится… то есть кончиться может.

***

— Разыгрывает сумасшедшего, — хмыкнул Охоломон Иванович, когда вышли из палаты, а после на улицу, — шапчонку — то накиньте, дорогой Михайло Игоревич, простынете… Я на такую игру не поддаюсь. И доверия у меня к нему никакого. За переигровку я, как правило, денег прошу!

— Вау! Пять долларов за вау. Стеколко… в голове… Доллар. Стеколко на развалинах… Пять долларов! Надо место посмотреть! — крикнул Михаил Игоревич последней фразой. — Может оно и стеколко, а смахивает на выдумку… Чешет. Считает. — Мы только — что полста долларов заработали с Вами, Охоломон Иванович! За нами кто — то считает? Мы сможем перепровериться?

— Не знаю, — сказал Охоломон Иваныч. — В договоре таких деталей не прописано. Будьте человеком, в конце — концов. Вам что важнее, баксы или честь профессионала?

Ветер времени стёр детали. Темнота и снова свет.

— Что — что Вы только что сказали, Охоломон Иванович, про сумасшедшего?

— Мне как — то вяжется, говорю, — зевнув, — что эти оба случая связаны, ведь в одно почти время произошли, только в разных местах. Кожинов Сашок явно темнит. В волосах его кирпичная пыль, а на Гороховой — Комиссарской тоже с кирпичным взломом скручено и окно выбито. Всё к одному. Но ведь он наш, сволочь! Но я вот что говорю, я говорю: пока то, да се, надо волчок на экспертизу отдать. Сверить кровь и узнать, можно ли было рукояткой детского волчка угробить человека. Какой конфигурации следы на черепе? Это первое. Второе: отдать пулю, что из тела Степана Кадыкова вынута… на экспертизу тоже. Из маузера или нагана он был застрелен? Не из винтовки… Надо это знать точно и получить на это официоз. А там дальше будем ниточку вить, Михейша… Извини, брат… Михаил Игоревич… Привычка! Я ведь тебя, брат, почти с самого детства знаю. И все фокусы твои. Кстати, Сашок не объявил, где он свой маузер потерял?

— Говорит, обезьяна Чичи, собирая кирпичи, на развалинах забрала маузер.

— Шутник!

***

Ветер. Ветер. Пыль развалин.

Вы знаете, развалины пахнут по — разному!

Даже если их рассредоточить по страницам.

Художник их точно раскрасит. И назовёт каким — нибудь … — Артом.

Нам плевать: мы в FM летим за весной.

— Кстати вот по второму делу, что на Гороховой: из этих убитых кирпичами двое не известны, и никто их не опознал. Степана Кадыкова узнал общественный директор доход — дома этого № NN Левонт Кошкин. Кадыков этот, что с пулей, служил у Лемкаусов сначала швейцаром, а потом просто общим работником по дому, — докладывал Михаил Полиевктов.