Поцелуй обмана

К третьему дню я была такой же грязной, как Гриз, от меня так же отвратительно пахло, но никому не было до этого дела. От всех остальных несло точно так же. Лица у всех были покрыты въевшейся пылью, и я понимала, что сама выгляжу ничуть не лучше – такое же грязное животное в разводах и пятнах, как и другие. На зубах скрипел песок, песок был в ушах, песок был повсюду, сухие частички ада, носимые ветром. Поводья натерли мне руки до волдырей.

Я напряженно вслушивалась в их непонятное мне бормотание, пытаясь разобрать слова. Понять некоторые оказалось несложно. Лошадь. Вода. Замолчи. Девушка. Убить. Но я не только слушала. Вечерами, тайком, я вынимала из своего вьюка книгу с венданскими фразами и листала, стараясь запоминать новые слова, хотя там их было немного. По большей части это были приказы. Ешь. Сидеть. Стоять. Не двигаться.

Финч часто насвистывал или напевал что-то, коротая время. Одна из песен заставила меня насторожиться – я узнала мелодию. Забавная песенка из моего детства стала еще одним ключом к венданской невнятице: я получила возможность сопоставить венданские слова с теми, которые когда-то распевала по-морригански:

Дурень золото любил,Все монетки он копил,

Складывал их горкой.Расти, горка, высока,Выше – только облака.Но был тот дуракТратить деньги не мастак,Денежек все больше,А дурачок все тоньше.

Он не съел ни куска,И не выпил ни глотка,Но недолго было так:Помер с голоду дурак.

Если бы эти дураки хоть немного ценили золото, я бы сейчас не жарилась здесь на медленном огне. Кто же такой этот Комизар, верность которому ценится дороже богатства? И как он поступает с изменниками? Неужели есть расправа страшнее, чем те муки, которые мы испытываем сейчас? Я вытерла лоб, но вместо пота на пальцах осталась только липкая грязь.

Еще долго после того, как стихло пение Финча, я вспоминала свою маму и думала о ее долгом путешествии из Малого королевства Гастино. Я никогда не бывала там. Оно лежало на дальнем севере, где три четверти года длилась зима, а лето было коротким, ослепительно зеленым и таким благоуханным, что его ароматы затмевали зиму. По крайней мере, так говорила тетушка Бернетта. Мамины описания были гораздо более сухими и краткими, но я видела ее лицо, когда тетушка Бернетта описывала их родной край, видела морщинки вокруг глаз, смеющихся и печальных.

Снег. Я пыталась представить себе, на что он похож. Тетя Бернетта говорила, что он может быть твердым и мягким, холодным и горячим. Он жалил и обжигал, когда ветер вздымал его в воздух и медленно кружил, все выше и выше, до самого неба. Я не могла представить себе вещи с настолько противоположными свойствами и подозревала, что тетушка, мягко говоря, преувеличивает – как всегда, смеясь, говорил отец. Я не могла перестать думать об этом.

Снег.

Может, это о нем думала мать, когда в глазах ее мне виделись улыбка и печаль – может, она мечтала увидеть его еще хоть раз. Коснуться его. Ощутить его вкус. Так же, как я мечтала еще хоть раз почувствовать вкус Терравина. Мать оставила свою родину, проехала многие тысячи миль, когда лет ей было не больше, чем мне сейчас. Но – я была в этом уверена – то ее путешествие ничем не походило на то, которое совершала сейчас я. Я посмотрела на опаленный бесцветный пейзаж. Нет, ничего похожего.

Я отвинтила крышку и сделала глоток воды из фляжки.

Как мне попасть обратно, туда, где живут люди, я не знала этого, но знала, что лучше умереть, чем оказаться среди венданских зверей – а это были звери. По вечерам, когда мы делали привал, им даже не приходило в голову отойти за камень, чтобы справить нужду. Я отворачивалась, а они хохотали. Прошлой ночью они изжарили змею, которую убил своим тесаком Малик, а потом чавкали и рыгали после каждого куска, как свиньи у корыта. Каден оторвал кусок и предложил мне, но я отказалась. Не кровь, капавшая с его пальцев, и не полусырое змеиное мясо лишили меня аппетита, а эти их отвратительные, вульгарные звуки. Впрочем, мне сразу бросилось в глаза, насколько отличался от них Каден. Он был с ними, но не был одним из них

. Он что-то скрывал, какие-то тайны таились в нем, но я пока не знала, какие именно.

Когда их разговоры смолкали, я на протяжении бесконечных миль слышала только сводящий с ума монотонный стук копыт по твердому слежавшемуся песку, да скрип седла под Финчем, ехавшим теперь рядом со мной вместо Эбена.

– Вы повезете меня до самой Венды? – спросила я Кадена.

– Везти тебя до середины было бы бессмысленно.

– Но это на другом конце континента.

– О, стало быть, принцессы все-таки знают свою географию.

Только усталость помешала мне запустить ему в голову фляжкой.