Поцелуй перед смертью

Письмо Эллен Кингшип Баду Корлиссу: 12 марта 1951 года 8:35 утра

Дорогой Бад,

Итак, я сижу в поезде с бутылкою «Колы» (в такое время — ах!), ручкой и бумагой, пытаюсь писать разборчиво, несмотря на тряску вагона, а также пытаюсь дать "чёткое, пусть и не блестящее" объяснение — как сказал бы проф Малхолланд — тому, зачем я еду в Блю-Ривер.

Прости, что не смогу пойти сегодня вечером на матч по баскетболу; уверена, что Конни или Джейн будут рады меня заменить, а ты вспомнишь обо мне во время перерыва.

Теперь по порядку. Прежде всего, эта поездка отнюдь не спонтанна! Я думала о ней вчера вечером. А ты, чего доброго, уж решил, что я рванула куда-нибудь в Египет, в тамошний Каир! Во-вторых, я отнюдь не пропущу занятия, потому что ты подробно законспектируешь каждое из них, и, потом, я сомневаюсь, что пробуду в отъезде дольше недели. И, кроме того, с каких это пор старшекурсников стали отчислять за прогулы? В-третьих, я не буду попусту тратить время, потому что я ни в чём не бываю уверена, пока не испробую это на практике, и пока я не попробую на практике, я не успокоюсь.

Ладно, теперь все возражения отбиты, и я могу объяснить, зачем еду. В первую очередь скажу о том, что этому предшествовало.

Из письма отца, полученного мной утром в субботу, ты знаешь, что Дороти первоначально собиралась поступить в Колдуэлл, а я воспротивилась этому — для её же пользы, или убедила себя в этом на тот момент. Теперь, когда Дороти нет, я не знаю, не было ли это чистым эгоизмом с моей стороны. Дома они оба не давали мне никакой жизни — отец со своими строгостями и Дороти, гирей повисшая на мне, хотя в то время я этого и не понимала. Поэтому, когда я попала в Колдуэлл, то будто с цепи сорвалась. До четвертого курса я была совсем безбашенной девчонкой: пивные вечеринки, пикники с важными шишками и т. д. Ты меня бы не узнал тогда. Поэтому, как я уже сказала, я не уверена, о чьей самостоятельности я больше радела, препятствуя поступлению Дороти в Колдуэлл, её или же моей собственной, ведь Колдуэлл — это такое местечко, где все про всех всё знают.

Анализ моей реакции на смерть Дороти, сделанный отцом (возможно, позаимствованный им у Мэрион), абсолютно верен. Я отказывалась признать, что это самоубийство, поскольку не хотела взять на себя хотя бы и часть ответственности за него. Мне думалось, всё же, что мои сомнения основаны не только на голых эмоциях. Взять, например, письмо, которое она мне послала. Почерк её — тут ничего не скажешь — но общий тон какой-то чужой. Слова как из книжки, и, потом, она назвала меня «дорогая», хотя прежде я всегда была для неё "милая Эллен" или "милая моя Эллен". Я указала на это полиции, но они моё замечание отвергли; мол, это естественно, так как она писала свою записку в состоянии нервного стресса, и нельзя от неё требовать, чтобы она была при этом точно такой же, как всегда, — что показалось мне тогда вполне логичным. Тот факт, что у неё при себе было свидетельство о рождении, тоже смущал меня, но они и для него нашли готовое объяснение. Часто самоубийца весьма печётся о том, чтобы его опознали незамедлительно, сказали мне они. А тот довод, что другие документы, которые она обычно носила в своём бумажнике (студенческий билет и т. д.), были бы вполне достаточны для опознания, кажется, ни чуть их не впечатлил. А когда я заявила им, что она просто не принадлежала к суицидальному типу, они оставили это вообще без всякого ответа. Они отметали прочь каждый выдвигаемый мною аргумент.

Словом, мне некуда было деваться. В общем, в конце концов, я вынуждена была признать, что Дороти совершила самоубийство, — и, что отчасти вина за это лежит на мне. Эпизод, рассказанный Аннабелл Кох, стал всего лишь последней крупицей, упавшей на чашу весов. Мотив же самоубийства Дороти только отягощал мою вину, ведь современные здравомыслящие девицы не накладывают на себя руки из-за беременности, — ни в коем случае, полагала я, если только в силу своего воспитанья они не привыкли во всем полагаться на кого-то другого, а тут этого другого внезапно и не оказалось рядом.

Правда, беременность Дороти означала также, что её бросил ещё один человек — её любовник. Если я что и знала о Дороти, так это то, что она вовсе не относилась к сексу легкомысленно. Она была не из тех, кто скор на интрижки. Тот факт, что она была беременна, означает, что у неё был парень, которого она любила и за которого она собиралась когда-нибудь выйти замуж.