Поцелуй перед смертью

И определённо, он тоже может оказаться втянут в него. Их видели вместе, хотя не так уж и часто. В самом начале, когда роман их ещё стоял под вопросом, он не водил Дороти в людные места; тогда у него была в резерве ещё одна богатенькая девчонка, на тот случай, чтобы, если с Дороти ничего не выгорит, долго не искать ей замену; но репутация охотника за денежными мешками была ему ни к чему. Потом, когда с Дороти дело пошло на лад, они начали ходить в кино, или сидели у него на квартире, или заглядывали в маленькие ресторанчики, такие, как «У Гидеона». Встречались у скамейки в сквере, не в холле общежития; у них это вошло в привычку.

В случае любого расследования проверки ему не избежать; но Дороти никому не рассказывала, как далеко зашли их отношения, а значит, начнут проверять и других её знакомых. Того рыжего, например, с которым она болтала в коридоре, в самый первый день, когда он её увидел и, кстати, приметил коробочек с медным тиснением «Кингшип» у неё в руке. Или того, кому она вязала узорчатые носки; да вообще всякого, с кем она встречалась хоть бы раз или два, – их всех возьмут в разработку, и уж тогда гадай, который «погубил», потому что все будут отпираться. А чем тщательнее станут копать, тем больше Кингшип запутается в сомнениях, а не проглядел ли он так называемого «виновника» вообще. Под подозрением окажутся все, улик же ни на кого не будет.

Нет, всё должно пройти гладко. Бросить учёбу, пойти в экспедиторы и терпеть постылую жёнушку и дитя, дрожать перед мстительным Кингшипом – ничего этого не будет. Останется только крошечная тень… Положим, кто-нибудь из кампуса укажет на него, вот он ходил с Дороти. Положим, девица, впустившая его в кладовую, увидит его ещё раз, узнает, кто он такой, откуда-то, вдобавок, проведав, что он никакой не фармацевт… Даже это невероятно, среди двенадцати тысяч студентов… Ну хорошо, пусть случится худшее. Она увидела его, вспомнила и направилась в полицию. Но ведь и это ещё не улика. Ну да, он был в кладовой. Но он может выставить какое-нибудь оправдание, а им придётся ему поверить, потому что у них по-прежнему будет записка, послание, написанное рукою Дороти. Как они смогут объяснить…

В аудитории распахнулась дверь, и возникший сквозняк шевельнул тетрадные листы. Он скосил взгляд, любопытствуя, кто бы это мог быть. Оказывается, Дороти.

Волна ярости захлестнула его, жгучей, как вулканическая лава. Он полупривстал, кровь бросилась ему в лицо, сердце сдавила глыба льда. Его прошиб пот, по всему телу будто пополз миллион мокриц. Он знал, что его выпученные глаза, пылающие щеки сейчас красноречивее всяких слов, но потерял власть над собой. Она смотрела на него в изумлении, тем временем аккуратно прикрыв за собою дверь. Такая же, как всегда: стопка учебников под мышкой, зелёный свитер, юбка-шотландка. Дороти. Шагающая к нему, встревоженная судорогой, исказившей его лицо.

Тетрадь шлёпнулась у него на пол. Он стремительно нагнулся к ней, найдя в этом своё спасение. Лицом почти прижался к краю сиденья, силясь дышать ровно. Что же произошло? О, Бог! Она не принимала пилюль! Не могла же она! Наврала! Сука. Чёртова лживая сука! Письмо на полпути к Эллен – о, Иисус, Иисус!

Он услышал, как она шмыгнула в своё кресло. Потом – её испуганный шёпот:

– Что случилось? В чём дело? – Он подобрал тетрадь с пола и распрямился, чувствуя, как кровь отливает от лица, из всего тела, холодеющего, как перед обмороком, без остановки источающего пот. – Что случилось? – Он глянул на неё. Такая же, как всегда. Волосы схвачены зелёной лентой. Он пытался заговорить, но в груди образовалась такая пустота, что он и звука издать не мог. –

Что с тобой? – На них начали оборачиваться студенты. Наконец он выдавил скрипуче:

– Ничего. Со мной всё в порядке.

– Да на тебе лица нет! Серый, как…

– Всё в порядке. Это… это здесь, – он коснулся своего бока там, где у него – она знала – был шрам от ранения, полученного на войне. – Ломит иногда.

– Боже, я подумала, у тебя сердечный приступ или что-то ещё, – прошептала она.

– Нет. Всё нормально. – Он всматривался в неё, пытаясь вздохнуть поглубже, руками судорожно ухватившись себе за колени. Господи, что можно сделать? Сука! Она планировала тоже, планировала женить его на себе!

Он видел, как тает тревога на её лице, сменяясь румянцем смущения. Она вырвала листок из своего ежедневника, что-то нацарапала на нём и передала ему.

«Пилюли не подействовали».