Поцелуй сатаны

Молодая с нежной белой корой, испещренной черными родинками, береза взметнула свои тонкие ветви выше электрических проводов. Ветер чуть нагибал ее конусную кудрявую вершину в одну сторону, негромко шелестели листья. Каждый вечер вокруг березы вьются майские жуки. Набирая утром в ведро воды из колодца, Николай вытащил одного сонного жука — он свалился туда с нижней ветки. Скворцы таскали в домики корм своим прожорливым, дружно пищавшим птенцам. На взрыхленных грядках закудрявился укроп, поднялся чеснок, белесые стрелки лука были выше всех.

Уланов обследовал березу и увидел, что в белую кору на уровне его груди глубоко врезалась ржавая проволока, видно, когда-то привязали плетень к дереву, да и забыли.

— Вот видишь, а ты мне не верил, — удовлетворенно сказала девушка. — Эта колючая петля душит березу, и ей больно.

— Из тебя получилась бы знатная колдунья, — озадаченно проговорил Николай, — Надо же, услышала, как береза плачет!.. — он недоверчиво посмотрел на нее. — Признайся, что раньше заметила эту проволоку?

— Я никогда не вру, — серьезно ответила Алиса. — И тебе пора бы это давно уяснить.

— Я не понимаю…

— Многое, Коля, еще в нашем мире непонятного, — с улыбкой перебила она. — Я где-то читала, что цветы способны многое чувствовать, а это деревья! Живое, дорогой, дерево…

— Сдаюсь, — развел руками Уланов.

Он сходил в сарай, где Геннадий установил самодельный верстак с тисками, нашел кусачки и освободил березу от удавки. На коре выступили мутные капли сока.

— Теперь ей не больно, — сказала Алиса. — И она больше не будет плакать по утрам.

Еще один майский жук шлепнулся в железную бочку с водой. Белый пух одуванчиков плавал на поверхности. Алиса достала жука, положила на ладошку и стала смотреть, как он, быстро обсохнув на солнце, расправил красноватые жесткие крылья, выпустил из-под них слюдянистые подкрылки и, зажужжав, вертикально, как вертолет, взлетел, но тут же, откуда ни возьмись, вынырнул из-за березы проворный скворец, на лету подхватил жука и отнес своим птенцам, встретившим угощение хриплым писком.

— Видишь, как в природе все устроено: один другого ест… заметил Николай, — И у людей так же.

— Ты не слышишь, как плачет береза, разговаривают птицы, ты не знаешь жизнь муравьев, — грустно произнесла Алиса. — Ты даже, наверное, не замечаешь, что на небе ласковое солнце, красивые изменчивые облака, а воздух пахнет полевыми цветами?

— В городе я тоскую по всему этому, а в деревне через месяц начинаю скучать по городу, — сказал он и подумал, что Алиса наконец-то возвращается к нормальной жизни после многомесячной отрешенности, равнодушия, душевной опустошенности. И она, естественно, все сейчас в мире, особенно в природе, воспринимает обостренно.

— Там, где я родилась и жила, природа совсем другая… Там нет таких лесов, озер, лугов, зато там есть горы с белыми вершинами, пустыни и оазисы, различные фрукты и такая летом жара, что дышать нечем.

— И где же тебе больше нравится?

— Знаешь, почему я люблю Гарсиа Лорку? — ответила она вопросом на вопрос. — В его замечательных стихах ощущается дыхание жаркой страны Испании, где он жил и умер. Вернее, где его убили фашисты. Природа, которую он воспел в своих стихах, очень похожа на ту природу, которая окружала меня в Армении.

Алиса присела на железобетонное кольцо колодца. Загорелые колени у нее округлые, солнце высветило на икрах чуть заметные золотистые волоски. Николай уже обратил внимание, что большие глаза ее в яркий солнечный день светлеют, а в пасмурный будто наливаются синевой. Когда она, вот как сейчас, разговаривает, лицо у нее сосредоточенно-грустное, лоб нахмурен, а длинные черные ресницы чаще обычного взлетают вверх-вниз.

Уланов вообще-то скупо проявляет свои чувства, о чем ему не раз говорили знакомые женщины, но сейчас он испытывает нежность к этой хрупкой и такой чувствительной девушке, хочется сказать ей какие-то ласковые слова, но язык не поворачивается их произнести. Наверное, если бы люди говорили все то, что они испытывают к женщине, то вся накопленная нежность выплеснулась бы со словами…

— Молчи, — будто угадав его мысли, сказала Алиса, — я и так тебя хорошо слышу.