– Если бы имел удовольствие увидеть, как вас ставят к стенке, то непременно рискнул бы! – ответил он.
Это уже было оскорбление. Максим надеялся, что после его слов Елена Феррари уйдет сама и ему не придется вышвыривать ее из своего кабинета, хотя очень хотелось поступить именно так. Но если она и впрямь имела охранительные грамоты Американского Красного Креста, подобный демарш мог вызвать неудовольствие властей, а барон Врангель просил свое окружение не вступать с ними ни в какие конфликты.
Однако отвратительная гостья не ушла, а только снова растянула в гуттаперчевой улыбке свои красные губы.
– У меня нет никакого желания заманивать вас обратно в Россию и видеть, как там ставят к стенке
– Но что я должен делать взамен? – перебил ее Максим.
– Я так и знала, что мы поймем друг друга, ведь мы же интеллигентные люди! – сказала Елена Феррари после некоторой паузы. – Взамен вы должны будете переехать в Париж и войти в руководство некоего объединения, которое планируют создать недобитки всех оттенков: белые, зеленые, вылинявшие красные и так далее. Оно будет называться РОВС, Русский Общевойсковой Союз.
– То есть она предложила мне выдавать комиссарам своих товарищей по борьбе, ты представляешь? – воскликнул Максим, пересказывая мне эту сцену. – Я уже сделал шаг, чтобы открыть перед ней дверь и предложить отправиться к черту, как вдруг меня пронзило ощущение полной нереальности происходящего. Елена Феррари, какой я ее помнил, была далеко не глупа. Она знала меня и мою семью достаточно хорошо. Она должна была понимать: никогда, ни при каких обстоятельствах, ни за какие деньги, ни под какой угрозой я не принял бы подобного предложения. А окажись я в обстоятельствах безысходных, предпочел бы пустить пулю в лоб, только бы не сотрудничать с красными. И я понял: это нелепое, опереточное предложение было только предлогом, поводом явиться ко мне и втянуть меня в разговор. Зачем? Ведь на самом деле ей было нужно от меня что-то другое. Но что?
Кажется, Елена Феррари поняла, что Максим разгадал ее игру, потому что на ее неистово напомаженных губах мелькнула усмешка.
– А впрочем, бог с вами, – сказала она легко. – Живите как хотите, поддерживайте кого угодно, верьте во что заблагорассудится. И ненавидьте новый советский строй, как вам в голову взбредет. Тем более что… – Она вдруг махнула рукой, и горькая складка исказила ее красивое, порочное лицо. – Тем более что даже не нами, а нашими предшественниками и учителями, французскими якобинцами, уже было сказано, что Революция пожирает своих героев… Я не солгала вам, когда в самом начале сказала, что рассталась с заблуждениями молодости. Я совершенно не желаю, чтобы Революция, которой я отдала столько сил, ради которой стольким пожертвовала, пожрала в конце концов и меня.
– Учитывая, что вы приносили в жертву ей преимущественно чужие жизни, в том числе и жизни моих близких, подобная расплата кажется мне совершенно справедливой, – холодно заметил Максим. – Прошу прощения, сударыня. Боюсь, что нам нечего больше сказать друг другу. Мне нужно работать. Думаю, вас ждет ваш…
Он не слишком-то рассчитывал, что гостья оценит жестокую иронию, заключенную в этих словах и в интонации, с какой он их произнес, однако лицо Елены Феррари изменилось так внезапно, что Максим невольно отпрянул. Только что в его кабинете сидела томная, ироничная кокетка – и вдруг она обратилась истинной фурией. Как будто прямо перед ним на хвост взмыла гремучая змея!
– Не стройте из себя идиота! – прошипела Елена Феррари. – Вы что, до сих пор пребываете в убежденности, что бежать из Чеки вам удалось усилиями каких-то ваших