Повелитель разбитых сердец

Все началось с того, что поутру ко мне пришла Дуняша, горничная спекулянтов из нашего дома. Самая обыкновенная питерская курносая горничная. Она добрая душа: берет мою осьмушку хлеба в кооперативе и не ленится приносить мне домой. Вот и сейчас вручает мне краюшку ужасного сырого хлеба, но не торопится уходить: вертится перед зеркалом, любуется собой. Ну что же, есть чем полюбоваться! На ней роскошный черный шелковый шарф, затканный золотом. Удивительная красота!

– Дуняша, какой на вас великолепный шарф! Жених подарил?

Задаю вопрос – и тотчас осознаю его бестактность. Наверняка это подарок спекулянта! От кого-то из соседей я слышала, что к Дуняше неравнодушен ее хозяин. А его жена не раз устраивала ей скандалы.

Дуняша, впрочем, весело смеется:

– А вот и не угадали! Шарфик я честным трудом заработала.

– И каким же это образом?

– Да очень просто. Вчерась вечерком вышла за ворота, а мимо идет какая-то барыня. Должно, из ваших, из бывших .

Дуняша кидает на меня лукавый взгляд, но я уже давно отучилась реагировать на такую ерунду. Она продолжает:

– Волоса всклокочены, платье спереди все в грязи, словно на брюхе по мостовой елозила. Седая, страшная, а в руках этот шарф комом свернут. Плетется, задыхается: устала, знать. Я подумала сначала, никак пьяная… Хотела мимо пройти, а она мне: милая, красавица, сделай божескую милость, передай письмо по адресу! А шарф за услугу возьми, он-де шелковый, из самой страны Индии привезенный.

Я внимательнее смотрю на кайму шарфа. А что, очень может быть! Продолжаю слушать певучую речь Дуняши:

– Сует она мне в руку шарф, и в нем что-то хрустит – знать, письмо. Я ей только хотела сказать: спасибочки, гражданка, невелика услуга-то! – а она вдруг обернулась и лицом побелела так, что я думаю: ну, сейчас упадет и помрет. А как раз из-за угла появился черный автомотор. Ох и громадный! Выскочили из него два матроса, и ну к моей барыне. Хвать ее под руки, она так и повисла между ними, голова упала. А матросня ко мне: что-де она тебе говорила? Признавайся, не то сейчас вместе с ней в Чеку отвезем! Ну, я им улыбнулась: да что вы, мол, браточки, у меня жених тоже по леворюции служит , за что ж меня в Чеку, ежели я вам своя в доску? А старуха эта у меня спрашивала, нет ли здесь церкви поблизости, только и всего. «И что ты ей сказала?» – сурово говорят они. А я сказала, что бога нет, дурман все это, больше ничего. Ну, я им, матросикам, так ответила, – пояснила Дуняша, видя, что я помаленьку запутываюсь в нагромождении ее словес. – Они поверили и уехали. И старуху увезли.

– А письмо вы передали? – интересуюсь я, живо задетая судьбой несчастной, которую схватили революционные матросы и увезли, наверное, на пытки, а может статься, и на смерть. За что? Да за что угодно или вовсе ни за что!

Мы живем в такое время, когда все может быть. В стране царит смертельная бессмыслица. Хорошо помню, как тридцать первого августа прошлого года эсер, убийца Урицкого, укрылся в Английском клубе на Миллионной улице. Этого было достаточно, чтобы большевики ночью штурмовали… английское посольство! При отражении нападения погиб лейтенант Кроми – человек, который командовал одним из кораблей, защищающих от немцев побережье Финского залива. То есть он большевиков защищал! Кроми приехал на несколько дней в отпуск и был убит большевистской пулею.

Я хочу сказать, что красный террор, который длится по сей день, страшен и нелеп одновременно. Поэтому меня не очень удивляет, что его жертвой пала какая-то седая дама «из бывших», по словам Дуняши.

Между тем Дуняша начинает старательно рыться в карманах и наконец достает оттуда четвертушку бумаги, исписанную вдоль и поперек. Читаю, с трудом разбирая корявые строчки:

Слышалъ я што ты стала путаца со своим спикулянтом. Ежли это правда не видать тибе залатых часов свензелем. Не даешъ ты мине покойно исполнять мой геройский революционный долхъ. Я возьму себе другой распрекрасный дамский персанаж. Ноне вашей сестре пятачокъ пучек!

– Ради бога, Дуняша! Это что ж такое – та записка, которую вас просила передать несчастная женщина?! Кому?

– Ах, что вы, барыня! – конфузливо усмехается Дуняша и вырывает у меня из рук бумажку. – Это мое письмо, мне жених его прислал.

А, ну понятно. Могла бы и сама догадаться! Забавно, однако, что человек, который служит по леворюции , продолжает писать букву «ять», хотя большевики упразднили ее.

Дуняша продолжает рыться по карманам и наконец вздыхает:

– Нету той записки. Ну, старухиной. Должно, потеряла.

Почему-то я взрываюсь от ярости:

– Что? Потеряли? Как вы могли? Это была последняя просьба несчастной женщины. Может быть, там было что-то важное, необходимое… Бедняжка надеялась на вас!