Поверженный Рим

— Увы, комит, — вздохнул Пордака, — и рад бы согласиться с тобой, но я ведь все это видел собственными глазами. Земля разверзлась под нашими ногами, и сотни бесов хлынули на нас из ада.

Врал Пордака столь вдохновенно, что убедил не только высокородного Феона, но и самого себя. На мгновение ему почудилось, что он действительно был свидетелем столь потрясающего события, и Пордака поспешно перекрестился, дабы отогнать наваждение.

— Мне даже вспоминать об этом страшно, — поделился он своим горем с Феоном.

— А что с ними было потом?

— С кем? — переспросил Пордака.

— С демонами!

— Вернулись в человеческое обличье, — вздохнул Перразий. — И совсем неплохо себя в этом обличье чувствовали.

— До поры, — поддакнул Пордака. — Но двоих из них, Оттона Балта и Придияра Гаста, епископу Нектарию и императору Феодосию все-таки удалось извести. А вот третий, Гвидон, самый, пожалуй, опасный из всей троицы, жив и здоров.

— Это тот самый Гвидон, который сейчас управляет Северной Галлией? — поразился Феон.

— Он самый, — охотно подтвердил Пордака. — Ближайший союзник сиятельного Руфина, на помощь которого рассчитывает и император Евгений.

— Невероятно, — покачал головой Феон.

— Не веришь нам, поговори с отцом Леонидосом, он ведь отрекся от арианской ереси и сейчас один из самых ревностных сподвижников епископа Амвросия.

Феон был искренне верующим человеком, последовательным христианином, которого епископ Амвросий не раз ставил в пример другим чиновникам. На этом, собственно, и строили свой расчет Пордака с Перразием, стараясь внести раскол в ряды сторонников божественного Евгения, и без того весьма непрочные. Пордака нисколько не сомневался, что спорить о власти императору Феодосию придется не с глупым Евгением, а с умным Руфином. И что именно сиятельного Руфина следует опорочить в первую голову, дабы рассорить его с влиятельными римскими патрикиями, как язычниками, так и христианами. Проводив расстроенного Феона, Пордака и Перразий вернулись к столу, чтобы продолжить прерванную беседу.

— Магистр Лупициан прислал мне письмо, — понизил голос Перразий. — Легионы Феодосия скрытно перебрасываются в Далмацию. Через десять дней они вторгнутся в Истрию, и участь Евгения будет решена.

— А как же древинги и русколаны? — нахмурился Пордака. — Вдруг они ударят Феодосию в тыл?

— Древинги и русколаны зализывают раны, полученные в битве с Баламбером, — возразил Перразий. — А что касается готов, то они во главе с рексами Правитой и Гайаной присоединились к императору. Под рукой у божественного Феодосия армия в тридцать тысяч легионеров, пять тысяч клибонариев и пять тысяч конных аланов, заключивших с императором договор. Думаю, этого вполне хватит, чтобы разгромить собранные наспех легионы Евгения.

— А если Руфин обратится за помощью к франкам Гвидона?

— Пусть обратится, — усмехнулся Перразий. — Более того, Лупициан просит, чтобы ты, высокородный Пордака, направил мысли сиятельного Руфина именно в эту сторону. Пока он в Галлии будет договариваться с рексом Гвидоном, Феодосий успеет посчитаться с самозванцем Евгением.

— Разумно, — кивнул головой Пордака. — Патрикий Руфин — единственный человек, способный реально противостоять Феодосию.

Руфин был всего лишь лет на пять моложе Пордаки, но выглядел так, словно только что перешагнул рубеж сорокалетия. Однако прожитые годы наложили свой отпечаток и на лицо мятежного патрикия, и особенно на его черные от природы волосы. Ныне эти волосы были сильно трачены сединой. Тем не менее рядом с тучным, страдающим одышкой Пордакой патрикий Руфин смотрелся просто молодцом.

— Наслышан о твоих подвигах, высокородный Пордака, — насмешливо проговорил Руфин, поднимаясь навстречу гостю. — И ждал все эти дни, когда же ты придешь за расчетом.

— Я всего лишь помог сыну отомстить за предательски убитого отца, — ласково улыбнулся хозяину Пордака. — Кстати, это ведь дом сиятельного Меровлада?

— Я воспользовался гостеприимством Стилихона, — кивнул Руфин и широким жестом пригласил старого знакомого к столу.

— А что касается расчета, сиятельный префект, — усмехнулся Пордака, — то я уже богат настолько, что сто или двести тысяч денариев не играют для меня существенной роли. Люди в моем возрасте больше всего ценят покой.

— Ты не ответил на мой вопрос, комит, — нахмурился Руфин. — Зачем ты убил Андрогаста, пусть и руками Стилихона?

— Въедливый был человек, — вздохнул Пордака. — И все время лез в дела, его не касающиеся. К тому же он погубил моего благодетеля, божественного Валентиниана. Согласись, Руфин, мальчик ни в чем не был перед ним виноват.

— Ты стал жалостливым, Пордака? — удивился Руфин. — С чего бы это?

— Язычнику не понять христианина, находящегося в двух шагах от могилы, — сокрушенно развел руками Пордака.

Руфин захохотал, обнажив при этом два ряда великолепных зубов. Пордака ему позавидовал. Сам он не мог похвастаться резцами и давно уже жареному мясу предпочитал перетертую пищу.

— Рыба повару удалась, — сказал Пордака, кивая на опустевшее блюдо. — Все-таки римляне умеют готовить. А вот в Константинополе хорошего повара днем с огнем не найдешь.