Повесть моей жизни. Воспоминания. 1880 - 1909

Третий студент, с которым я тогда познакомилась, был Андрей Александрович Аргунов, чуть не единственный из приехавших студентов, оставшийся верным народничеству, тогда как огромное большинство пошло за вождями нового течения.

Мои подруги, уехавшие в Москву, поддерживали с Аргуновым дружеские отношения, но я в то время настолько отдалилась от народничества, что это повлияло и на охлаждение моих отношений с Аргуновым.

Кроме приезжих, на вечеринке собрались и некоторые нижегородские ссыльные. С ними мы тоже до сих пор не встречались. Пришли и дядя, и Владимир Галактионович.

Фельдшерица познакомила нас с несколькими студентами, не отказывавшимися просто поболтать с молоденькими девочками. Но большинство с презрением смотрели на желторотых гимназисток. Они были так же принципиальны, как мы сами. Их интересовали только принципиальные споры и мнения представителей другого поколения интеллигенции. Мы со страстным интересом прислушивались к завязавшимся спорам, и перед нами открывался целый новый мир. Оказывалось, что революционные стремления это еще далеко не все. Между различными направлениями революционеров целая пропасть, и они относятся друг к другу не только подозрительно, но некоторые даже враждебно, особенно молодежь. Наши «отцы», которых мы стеснялись, но в то же время ставили недосягаемо высоко, для этой молодежи действительно были «отцы», вроде стариков Кирсановых, отжившие, устаревшие народники, а мы-то считали, что название «народник» — величайшая честь.

Новое направление еще не определилось тогда вполне, намечались только его основные черты, и выяснилось оно главным образом на полемике с народниками. Причем всех, не соглашавшихся с новыми взглядами, московская молодежь стремилась свалить в одну кучу, окрестив народниками. Но даже я, при всей своей неподготовленности и наивности, знала, что и дядя, и Короленко относились к народникам крайне отрицательно.

Как же так? Почему их соединяют с теми прекраснодушными народническими писателями, которых они не признавали? Неужели за то, что и те, и другие стоят «за народ»? Это казалось нам какой-то непонятной ересью. А между тем непосредственный интерес влек нас к молодежи, проповедовавшей всегда самое новое, передовое.

Надо было непременно хорошенько разобраться в этих новых идеях. Не может быть, чтоб исключенные студенты проповедовали что-нибудь нехорошее, несправедливое.

Задача оказалась трудной. К нашим новым знакомым обращаться было неудобно. Им скучно было объяснять нам такие, с их точки зрения «азы». А наши «отцы» явно не могли быть нашими руководителями на новых путях. Я вспомнила тут своего первого развивателя, А. И. Богдановича. Я предчувствовала, и на этот раз правильно, что именно он мог бы вывести нас на правильный путь.

Это и случилось, но много позднее. В это время его не было в Нижнем. Он переехал в Казань и редактировал газету «Волжский вестник».

Так мы и остались на время со своими недоумениями. Студенты разъехались, а мы должны были кончать гимназию — мы ведь только что перешли в последний восьмой класс.

Приезд московских студентов сыграл для нас большую роль. Мы как-то почувствовали себя взрослее. Кончилось наше отрочество. Мы входили в ряды учащейся молодежи и уже не боялись так «взрослых», как до сих пор. Студенты не только не поссорили нас с «отцами», а даже как будто сблизили с ними. Они стали для нас не только кровными родными, но и близкими и, во всяком случае, очень интересными людьми.

Теперь я иногда принимала участие в их разговорах, и Владимир Галактионович стал играть в моей жизни еще большую роль.

Нижегородская интеллигенция.

Местная пресса

Жизнь наших «отцов» в Нижнем была очень наполнена. Короленко, хотя он тогда и бросил всякую службу и жил исключительно литературой, никогда не мог с головой уйти в художественное творчество. Кипевшая вокруг жизнь притягивала его, и он постоянно отвлекался от беллетристики, чтобы взяться за перо публициста и принять участие в местных делах и общественной борьбе. И его участие часто имело решающее значение.

Помню, как блестяще он провел операцию против воротил банка. Богатые дворяне-помещики привыкли считать себя бесконтрольными хозяевами банка. Привлекая в него в качестве вкладчиков мелкий люд, они щедрой рукой раздавали ссуды «своим» людям, высоко оценивая их имения. Банковские дела все более запутывались, а ревизионные комиссии, тоже из «своих», сквозь пальцы смотрели на отчеты правления, подвергая риску разорения всех мелких вкладчиков.

Короленко узнал о махинациях и начал кампанию в Казанской газете. К кампании он привлек А. И. Богдановича. В «Нижегородском листке» цензура не пропускала нападок на банк, а в Казани, в «Волжском вестнике» ничего, печатали. Опубликованные сведения произвели настоящую сенсацию. Вкладчики заволновались. Стали требовать правительственной ревизии. Дело кончилось судом над банковскими воротилами. Главный виновник покончил с собой, не дожидаясь суда, но мелкие вкладчики, вложившие в банк жалкие гроши, были спасены.