Повесть моей жизни. Воспоминания. 1880 - 1909

— Почему же ты нигде не указываешь, что получила 100 рублей от Петербургского комитета грамотности?

— Да я их не получала.

— Как не получала, когда мне их прислала А. М. Калмыкова (председатель комитета), и я сразу же переслала их тебе.

Я страшно смутилась. Тетя — человек такой аккуратный, положительный, не могла ничего перепутать. Значит, вина моя.

Стали искать квитанцию, она не находилась. Тогда тетя припомнила, что поручила отправку Владимиру Галактионовичу. Он каждый день ходил на почту и по дороге заглядывал к нам. Спросили его, но он не помнил. Он получал и отправлял такую массу денег, что мог и забыть, а в аккуратности тети и он не усомнился. Вспомнив, когда все это могло быть, на почте, где все его знали, перепроверили отправки, но никаких следов не нашли. Тетя решила, в конце концов, покаяться во всем Калмыковой, предлагая ей возместить по частям эту сумму.

Через неделю пришел ответ. Калмыкова писала, что действительно списывалась с тетей о посылке денег для моей столовой, но за множеством дел до сих пор не успела этого сделать.

Вот какие шутки играет иногда с людьми память.

Дядя и Короленко поиздевались, конечно, над теточкой, но не слишком. Уж очень она сама была смущена. Я же только радовалась, что у меня не оказалось упущения в отчете.

Дядя постоянно подсмеивался над тетей за ее обстоятельность и некоторую медлительность. Иногда даже раздражался, особенно в моменты отъездов или сборов куда-нибудь.

— Теточка ведь считает, что время должно с ней сообразовываться, а не она со временем, — уверял он.

Он припоминал, что в молодости моя мать и тетя стали учиться вместе стенографии. Мать моя стала лучшей стенографисткой в Петербурге, а об ее сестре преподаватель говорил:

— Александра Никитична пишет медленно, но четко.

От этого пошла шутка, которой они с Владимиром Галактионовичем дразнили теточку:

— Медленно, но четко выступает тетка.

Все эти шутки носили, конечно, вполне добродушный характер. Короленко чрезвычайно высоко ценил тетю и нежно любил ее.

Отношения между тетей и дядей носили до глубокой старости, лучше сказать, до смерти дяди, такой внимательный, любовный характер, какого мне не приходилось наблюдать ни у какой другой супружеской пары. И это несмотря на полное несходство характеров, на чрезвычайную самостоятельность и независимость обоих и на неудержимую дядину горячность и вспыльчивость.

Ссоры между ними бывали вовсе не редко. Я помню, когда я еще спала в кроватке с решеткой, раскаты гневного дядиного голоса и тетины спокойные, но твердые ответы. На какой почве происходили эти столкновения я тогда, разумеется, не понимала и со страхом повторяла про себя:

— Только бы дядя не убил теточку.

Позже я убедилась, что столкновения эти происходили всегда на почве несходства во мнениях и носили чисто принципиальный характер, ничуть не лишавший их горячности.

Помню их жаркие споры в момент введения земских начальников. В ту пору эта реформа волновала многих.

Земские начальники — ближайшая к крестьянам власть, и власть почти бесконтрольная, в то же время носившая чисто сословный характер. В земские начальники назначали местных помещиков, главным образом из разорившихся или недоучившихся дворян. От них не требовалось никакого образовательного ценза. В их руках находилась и административная, и судебная власть, хотя до сих пор считалось аксиомой, что эти две власти не могут сосредотачиваться в одних руках. Но Александра III такие предрассудки не смущали.

Реформа эта вызвала большие волнения и негодование среди передового общества. И дядя, и тетя были вполне согласны в ее оценке. Но как бы к ней ни относиться, она была введена.

И тут начались разногласия. Дядя находил, что ни один порядочный человек не должен идти в земские начальники. Тетя считала, что раз закон прошел и изменить его нельзя, лучше уж, чтобы земскими начальниками становились люди честные и порядочные. Несчастные крестьяне, целиком зависящие теперь от них, все-таки будут меньше страдать.

Началось со споров, но ни дядя, ни тетя не уступали. Каждый твердо стоял на своем. Дядя начинал горячиться, повышал голос, осыпал тетю упреками, обвинял ее в обскурантизме, кричал на нее во весь голос, бегал в исступлении по комнате, потрясал кулаками. Но тетя не пугалась и не уступала не на шаг.

Я буквально дрожала. Я была на дядиной стороне, считала его по существу совершенно правым, но мне так страшно было за теточку, так жалко ее.

Во время одного из таких поединков пришел Владимир Галактионович

— Что такое? — вскричал он. — Супруги Анненские разводятся? У окон народ собирается, хотят звать городового.

Ничего подобного, конечно, не было.

Дядя, все еще охваченный спорщицким жаром, апеллировал к нему:

— Нет, Вы послушайте, Владимир Галактионович, какую ересь проповедует теточка. Она считает…

— Что и говорить, — прерывал Короленко, — теточка у нас известная обскурантка. Но не помиловать ли ее ввиду приближающегося времени чаепития. А?

Дядя махал рукой и подтягивал брюки. Он не любил носить подтяжек, и это был его привычный жест.