Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Так что в ответ на постоянные напоминания насчет «а может быть, уже?» с берегов Невы в Софию шли указания типа: «следует напомнить Станчову [...] разговор с ним в Петербурге и самым решительным образом объяснить ему, что при настоящих обстоятельствах провозглашение Королевства не может встретить с нашей стороны поддержки. Он должен понять, что последствия опрометчивого решения лягут всецело на ответственность Болгарии».

И окончательный вердикт Извольского: «Таким образом, твердо стою на том, и таково же мнение государя, что главная необходимость для нас сейчас сохранять Балканы в нынешнем состоянии, потребовав от Вены такого же поведения в отношении Боснии и Герцеговины».

С ЦЕЛЬЮ ВЫРАБОТКИ МОДАЛЬНОСТИ

В общем-то, здраво и разумно, и Александру Извольскому, как известно, удалось даже добиться от Австро-Венгрии принципиального согласия на признание независимости Болгарии, да только вся проблема заключалась в том, что Вена, понимая, что Россия не хочет открытой войны, совершенно не собиралась соблюдать данное слово, а Фердинанд, в свою очередь, категорически не собирался ждать. Вернее, готов был и подождать, но не разрешения России, а удобного момента для признания королевства.

Да и вообще (по Неклюдову): «Всегда согласный на исполнение половины программы с тем, чтобы со временем осуществить другую, он не мог идти против болгар, желавших достичь всего, не согласных ни на какие уступки и готовых пойти на всякий риск в уверенности, что и при полной неудаче им не дадут пропасть как народу и государству». Так что в любой момент могло произойти всё что угодно, был бы повод, — а в поводах, учитывая позицию «всей Софии», недостатка не было. Скажем, 30 августа (11 сентября) 1908 года в Стамбуле случился ставший позже знаменитым «инцидент Гешова».

Пустяк, в общем-то, дело житейское: всего-навсего Ивана Гешова, болгарского посланника, не пригласили на прием по случаю дня рождения султана, вполне справедливо сославшись на то, что статус представителя вассального князя не соответствует уровню мероприятия. Однако болгарская сторона, давно уже бившая копытом, с восторгом уцепилась, по словам премьер-министра Малинова, за «чудесный повод поднять энергично вопрос о независимости».

Гешова отозвали, турецкого комиссара попросили покинуть Болгарию, и общий накал слегка охладила только убедительная просьба князя «не горячиться и немного подождать», встреченная без всякого удовольствия, — но всего через месяц тот же Александр Малинов признался: «Не будь я уверен, что Фердинанд ничего не знал, я подумал бы, что он знал всё заранее. Однако он не мог знать о том, что еще не случилось. Остается лишь поражаться тончайшему чутью этой породистой гончей».

И действительно, никто, в том числе и князь Болгарии, не мог быть осведомлен о предстоящей через пару дней и согласованной в строжайшем секрете встрече министров иностранных дел России и Австро-Венгрии, куда Извольский вез пакет предложений, сформулированных самим государем, а уж тем паче о том, чем всё кончится.

С точки зрения логики и правовых норм эти предложения — так называемый меморандум Извольского — были хороши со всех сторон. Имея прекрасные контакты с Парижем, добившись оздоровления отношений с Лондоном и покончив со сложностями на Дальнем Востоке, Россия получила возможность спокойно и взаимовыгодно решать «балканский вопрос», тем паче что приход к власти «младотурок» встревожил Европу и Порта перестала быть «бедным дитем», которое грех обижать, а интерес Вены к Боснии и Герцеговине, где уже 20 лет стояли ее войска, ни для кого не был секретом.