Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

«Ja, ja», — мгновенно откликнулся гость, и в следующие четыре дня, по воспоминаниям секретаря, «сутками не отпускал телеграфиста», переговариваясь с премьером Малиновым, а в СМИ (естественно, и турецких, и российских) публиковались отчеты о количестве уток, отстрелянных Его Высочеством в Альпах. Тем временем в Болгарии внезапно, неведомо с какой стати, началась забастовка служащих компании Восточных железных дорог — самой высокооплачиваемой и привилегированной прослойки населения, и 9(21) сентября правительство национализировало «болгарский» отрезок, тем самым вообще перечеркнув «Берлин».

Турки, естественно, возмутились, прислали комиссию для переговоров, и переговоры пошли, но ни шатко ни валко. А в ночь на 10(22) сентября правительство Болгарии встретилось с князем, вернувшимся из Вены на яхте «Хан Крум», и первым, что после дежурных приветствий сообщил Фердинанд, было: «Господа, завтра в 11 часов будет провозглашена независимость!». Как вспоминает один из министров, «это было ударом молнии, неповторимым, невероятным счастьем. В этот момент мы любили его так, как, казалось, невозможно любить живого человека».

Далее всё понеслось с курьерской скоростью: уже на следующий день прямо в поезде до Тырнова (к слову сказать, Извольский в этот момент как раз ехал в направлении Парижа) премьер-министр Александр Малинов набросал текст Манифеста, князь и министры подписали документ, и ровно в 11 часов утра, как и было сказано, в старой столице Болгарии прозвучало: «Всегда миролюбивый, Мой Народ сегодня жаждет культурного и экономического прогресса; в этом направлении ничего не должно препятствовать Болгарии; ничего не должно мешать ее процветанию. Таково желание Моего Народа, такова его воля — быть таким, каким он желает... Воодушевленный этим святым делом и чтобы удовлетворить государственные нужды и желание народа, с благословления Всевышнего провозглашаю воссоединенную Болгарию независимым Болгарским Царством. Вместе с моим народом глубоко верю, что этот Мой акт встретит одобрение Великих Сил и сочувствие всего просвещенного мира. Да здравствует свободная и независимая Болгария! Да здравствует Болгарский Народ!» —

после чего в церкви во имя Сорока святых мучеников митрополит Тырновский венчал Фердинанда на царство.

Царь Фердинанд

А спустя два дня кайзер Австро-Венгрии — «в связи с никем неожиданными действиями Болгарии, вынуждающими нас восстановить равновесие» — подписал рескрипт об аннексии Боснии и Герцеговины, и Алоиз фон Эренталь, вопреки всем канонам, сообщил прессе, что «на встрече в Бухлау г-н Извольский дал согласие на аннексию, и мы, со своей стороны, готовы исполнить встречные обязательства, если конференция, о которой было договорено, соберется».

Российский министр иностранных дел узнал об этом в столице прекрасной Франции, а известный нам афронт[56] в Лондоне островитяне официально объяснили как раз тем, что «боржоми» пить надо вовремя.

Со своей стороны, царь (уже царь!) Фердинанд и премьер Малинов, мгновенно признав аннексию (в конце концов, до Боснии и Герцеговины болгарам никогда не было дела), направили в Петербург послание, выдержанное в самых теплых, но категорических тонах.