Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

В общем, «балканский фитиль» уже почти дотлел. В Софии оркестру Кобурга аплодировали и партер, и ложи (в смысле, все партии — как правящие, так и оппозиционные). Свистела разве что галерка — социал-демократы («Болгарскому рабочему нечего делить с турецким рабочим!») и «земледельцы» («Болгарскому крестьянину нечего делить с турецким крестьянином!»), но к их свисту, в связи с экономическим ростом и социальной стабильностью, не прислушивался никто, в том числе сами рабочие и крестьяне.

Короче говоря, классическая шагреневая кожа, сжимающаяся с каждым днем. В апреле 1911 года по закрытым каналам в Софию пришло никем не ожидаемое предложение из Белграда «отложить споры и поговорить о полюбовном разделе сфер влияния в Македонии», отклоненное, однако, Александром Малиновым, в понимании которого вопрос о «третьей сестрице» никаким обсуждениям ни с кем не подлежал в принципе.

Однако после смены кабинета ситуация изменилась. 24 июля Великое Народное собрание, созванное по инициативе царя для внесения в Конституцию мелких поправок (типа «княжество, князь и княгиня» заменить словами «царство, царь и царица»), по предложению премьера Гешова поменяло текст 17-й статьи, отменив право парламента контролировать внешнюю политику и передав эту функцию правительству, а лично монарху предоставив право вести тайные и явные международные переговоры и заключать соглашения, вступающие в силу в момент подписания, без всяких ратификаций.

Смысл новеллы состоял не столько в усилении власти царя (хотя, конечно, и это тоже), сколько в присвоении Болгарией возможности самостоятельно и при необходимости тайно устраивать международные дела, что ранее было запрещено «великими силами». И с этого момента болгарская дипломатическая машина — далеко не все ее шестеренки, а только некоторые — завертелась в странном, до сих пор государственному аппарату незнакомом режиме.

Этнолингвистическая карта Балкан на 1910 г. и территориальные притязания различных государств на Македонию

ВАГОННЫЕ СПОРЫ

В самом начале сентября Ивана Гешова, отдыхавшего в Париже, внезапно посетил прибывший без предварительного согласования Димитр Ризов, посол Болгарии в Риме, без лишних проволочек предложивший возобновить действие «дружественного договора с Сербией», заключенного еще в 1904-м. Тон предложения был жесткий, напористый, почти приказной. Сомнения премьера, ответившего, что Белград «никогда не согласится с обязательным для нас условием целостности автономной Македонии», были отметены однозначным «а Вы всё же попробуйте», сопровождавшимся, как вспоминал позже Гешов, «неопределенной, но весьма многозначительной улыбкой».

В принципе, идея премьеру душу не грела. Он был сторонником наведения мостов со Стамбулом. «Меня долго занимала идея о прямом соглашении с "младотурками" и до, и после моего прихода к власти», — напишет он впоследствии. Но в тот момент «нечто в интонациях Ризова» заставило его пообещать, что он обговорит этот вопрос с Миловановичем. Спустя неделю, после первых итальянских залпов в Триполитании, «смысл загадочной улыбки Ризова стал намного понятнее».

А пока степенный банкир устанавливал контакты, Димитр Ризов, внезапно вынырнув в Белграде, сам вышел на Милована Миловановича, премьера Сербии, сторонника «оборонительного союза», сообщив, что нужно поговорить, поскольку нет таких вопросов, которые нельзя решить за чашкой хорошего кофе. Поговорили. После того, в конце сентября, в вагон к Гешову, возвращавшемуся из отпуска, подсели случайные попутчики — тот же Ризов с Димитром Станчовым, послом во Франции, — и сообщили, что Его Величество, отдыхающий совсем рядом, в своем венгерском имении, просит в гости.