Повесть о "разделённой любви"

На мосту через Неву, некто, подойдя к Г., положил руку ему на плечо и велел проходившему мимо солдатскому патрулю проверить документы у задержанных им граждан. Бумаги француза были в порядке. Нобель сказал, что …его документы дома. А Г. объяснил, что только сегодня утром приехал из Финляндии и его бумаги в чемодане в камере хранения Финляндского вокзала. Начальник патруля (патруль человек шесть-семь вооруженных, серьёзный с таким лучше не связываться) не имел никакого желания ехать с Г. на вокзал. И всех нас отпустил… Мне показалось, что в этом эпизоде рычание Г. связано было не с самой внезапностью обидного для него, русского офицера, задержания солдатом. Но из-за неуставного поступка начальника патруля. Тоже наверно офицера… Хотя не дай Бог бывшему офицеру поступить по уставу!

Но ретивое, армейское, не оставляло Г. ни на минуту.

Дворец Нобеле располагался рядом с заводом. Г. задерживаться у него не хотел, узнав что в доме генерал, рабочие могут устроить беспорядки. И даже ловушку. (…) Стыд страха «разоблачения» ел Г. глаза и терзал душу. Он даже высказал абсолютно не свойственное ни характеру его ни ментальности: «Мою бы 12-ю (дивизию) или школу улан – навёл бы порядок в насилуемой столице!». На замечание Нобеле: — «Ты шутишь, Г.! Ничего бы ты не сделал!» Ответил серьёзно: « Это большевистское быдло хорошо знаю. Не задумываясь, развешал бы ее по фонарям!»…

Он не блефовал: быдло развешал! Не по Петербургским – по финляндским фонарям.

Поздним морозным вечером в кромешной тьме, когда человека от зверя было не отличить, мы перебрались к жившему поблизости знакомому Г. финляндцу Селину, где в прихожей столкнулись с зятем Г. Микаэлем Гриппенбергом, только что прибывшем из Хельсингфорса. Вскоре явился и хозяин, в обществе отставного генерала Лоде, который тоже приехал из Финляндии, но чуть раньше, и жил у Селина…Столпотворение, характерное тогда во всех семьях возбуждённой смутой столицы…

Во вторник 13 марта в квартиру с проверкой явился солдатский патруль – солдаты утверждали, что «здесь проживает генерал!» — охота на генералов была в разгаре… Селин не стал отрицать, сказав, что это – отставной генерал Лоде. Солдаты начали обыскивать квартиру. Г. в халате сидел на низенькой козетке в прихожей и разговаривал по телефону, пытаясь связаться с ординарцем, оставшимся в гостинице. Солдаты заметили, что он в сапогах, на которых видны следы от шпор. Г. объяснил, что он из Финляндии и до смерти рад, что ему вообще посчастливилось – в такой мороз — достать пару сапог. Солдаты посочувствовали и ушли...

От Селина, вообще из заводского района, поздней ночью вывел нас в центр Петрограда Эмиль, сводный брат Эммануила Нобеле. Здесь повсюду горели костры. Возле которых грелись люди. Разъезжали по улицам и крутились вокруг площадей украшенные красными флагами грузовые автомобили, набитые солдатами, штатскими, громко поющими (орущими) и сквернословящими уличными женщинами. Низкое небо отсвечивало заревами пожаров. Раздирающе трещали выстрелы. Ухали взрывы…Ужас!

Утром следующего дня Г. всё-таки сумел связаться со своим ординарцем, который приехал за нами на автомобиле и отвёз в гостиницу. В гостиницу был уже назначен военный комендант, имевший в своём распоряжение отделение вооруженных солдат, призванных защищать постояльцев от посторонних громил. Кроме того комендант имел право выписывать удостоверения личности, служившие и в качестве уличных пропусков при патрульных проверках и даже при облавах (…) Революция полным ходом наводила порядок!

Ординарцу удалось получить для нас пропуск для отъезда в Москву и двухместное купе в спальном вагоне поезда, отправлявшегося тем же вечером 14 марта…

Приехав на следующий день в Первопрестольную, и разместившись у меня по Рождественскому бульвару, мы стали свидетелями начала революционных событий и в моём городе, в котором вскоре потянутся бесконечные демонстрации и запестреют красные флаги. Одно из впечатляющих революционных шествий мы наблюдали сидя на каких-то ящиках у цоколя возле входа в здание Брестского вокзала. Демонстрация двигалась по той же самой Тверской улице, что и коронационная процессия Императора Николая II двадцать один год назад. Но в противоположном направлении – теперь в сторону от центра. От Кремля. Действо впечатляющее, заставлявшее молоточками биться сердце. (…) Что есть светлого у меня, у ещё нестарой женщины, живущей сценическими, а потому виртуальными драмами и трагедиями? Только драма трагического отсутствия единственного мальчика-сына, Бог знает, что переживающего сейчас в кровоточащей Европе? Трагедия постоянно живущего войною и постоянно же возвращающегося на войну ещё одного родного человека, Г.?

Увиденное на Тверской у вокзала сегодня, — для меня, лишенной каких бы то ни было человеческих радостей, — это не Обычный Март, не Обычная Весна, не Обычные Надежды! Но Счастье Необычайное!..

…Кто бросит в меня камень?