Повесть о "разделённой любви"

Для Г. (…) Для него это крушение построенного им с необычайным трудом и тщаньем его мира. Разлом раз на всегда принятой им конструкции и формы существования. Этого её праздника, она знает, он не примет никогда. Что ж будет дальше?

В этот же день мы узнали об отречении Императора в пользу своего брата Михаила, близкого нашего друга. Человека решительного. Это вселило в Г. некоторые надежды. Однако через два дня Михаил тоже объявил о своём отречении. (…) Мы всё ещё в Москве. Возмущённый несостоятельностью друга, захандрив и даже поссорившись со мной, Г. ушел в себя. Молчал (…) Я навзрыд расплакалась… Издерганные и предельно уставшие мы уснули. Проспали около двух часов. Успокоившись, старики, — старики уже, — Он и я решили пока не расставаться. Встретились с Елизаветой (сестрой, Москвиной. В.Д.). И с домочадцами в ресторане Петровского парка «ЯРЕ» пообедали. Уехали на вокзал. Сели в поезд (…).

В Киеве, в следующем городе на пути моего Г. к фронту, бушевала революция. На шее статуи Столыпина, убитого царского премьер министра, болтался красный галстук… Мы ехали по гребню штормовой революционной волны… Император, отрекшись 15 марта от престола от своего имени и от имени несчастного сына, передал власть Временному правительству и будущему Учредительному собранию. В его задачу входило принятие конституции. Следовательно, для сторонников царя новое буржуазное правительство, назначенное думой, было вполне законным. Однако Г. не умел мыслить подобными категориями. Современные идеи его не воодушевляли и ни сколько не трогали. Он не хотел иметь о них никакого представления и не желал в них вникать. Он был апологетом дня вчерашнего. Считал, что его долг оставаться верным присяге, принесенной им Царю, пусть отрекшемуся в силу необратимых обстоятельств. Не сомневаюсь, что отречение суверена именно «в силу обстоятельств» в глазах Г. было фактором смягчающим, если не оправдывавшим полностью малодушный поступок Николая…»

(Из «Подённых записок Екатерины Васильевны Гельцер, артистки балета Большого театра». Ч.4. Стр. 476-488. 1917 г. Москва. Собственность Карла Густава-младшего. 1957 г. Ресифа. Бразилия. В 1958-61гг с «Записками», — с разрешения Е.В. Гельцер — ознакомлены были официальные биографы маршала Маннергейма. В.Д.).

69. «УРОКИ ОКТЯБРЯ»

«…Когда-то, уход отца из дома привёл к развалу семьи и смерти самого дорогого человека — матери. К тому, что детей разбросало в разные стороны. К бедности. Если точно – к нищете и зыбкости существования. Сейчас происходило то же самое. Были подорваны надёжнейшие основы жизни. Очевидно катастрофа, случившаяся в детстве, не прошла для Маннергейма бесследно, потому-то он с самого начала и занял такую резко отрицательную и агрессивную позицию по отношению к революции» (Вейно Мэри. «КАРЛ ГУСТАВ МАННЕРГЕЙМ. МАРШАЛ ФИНЛЯНДИИ». Осло. 1974.).

Из Дневника Мартина Франка.

«29 марта Маннергейм был в своём штабе. Армия присягнула Временному правительству.

Это глубоко возмутило офицеров и солдат. Петербургский гарнизон, нарушив присягу, привёл к власти правительство, которое теперь тоже требовало от них присяги. Это ошибка! – писал Маннергейм – Такое правительство не имеет на это права. Сегодня оно сидит у власти, а завтра будет сметено охлосом, спровоцированным бессовестными мошенниками-интересантами. Правительство-однодневка не полномочно привязывать к себе людей на длительный период… Через восемь лет, денщик и верный друг Маннергейма Павел Петрович Карпатьев, положит на стол Маннергейма тонкую брошюрку в обложке из плотной желтой обёрточной бумаги: «Л.ТРОЦКИЙ. «1917. Уроки октября». (Кисловодск.15 сентября 1924 г.). В ней автор, — ничуть не стесняясь, — победно сообщит облапошенному человечеству как… тот самый охлос, спровоцированный и возглавленный бессовестным мошенником-интересантом — Троцким — смёл Правительство-однодневку и установил криминальную диктатуру «пролетариата»!