Повесть о "разделённой любви"

Маннергейм, должно быть, испытывал немалые психологические трудности, акклиматизируясь в Финляндии. У него не хватало знаний страны и народа. Офицерский мундир царской армии, который благодаря своей изысканной простоте был одним из самых элегантных парадных мундиров в мире (не считая парадной формы гвардейцев), приучил его к истинной простоте, без мишуры. Маннергейм предпочитал неброскую элегантность и чистоту линий, хотя в 30-х годах, золотом ХХ-м веке всяческих мундиров, тоже не избежал временного пристрастия к опереточной мишуре (Что видно по его парадным – для сейма, но не для присутственных мест – портретам). Тем не менее, мужицкая грубость и удаль ему были чужды. Он не мог хорошо себя чувствовать в роли, требовавшей этих качеств, поэтому весьма скоро её отбросил. Но в ставке крестьянский образ был, наверное, по оценке Маннергейма, единственной возможностью вызвать нужную реакцию масс. Незнание им финского языка, русский денщик, портрет Царя и фото никому из посторонних не известной лыжницы под горностаевым палантином в заснеженном еловом лесу на его письменном столе, вызывали интерес. Недоумение. И, естественно, подозрения в том, что он – всё ещё русский офицер…

Русские эмигранты вновь смогли убедиться, что у него два лица – с одной стороны, друга Российской империи, с другой – национального деятеля, твёрдо отстаивающего интересы Финляндии. Практически все белые генералы в России были старинными его знакомыми. Теперь они один за другим, и все сообща с оружием в руках, поднимались на борьбу с ленинским правительством. Гетман Директории генерал лейтенант Павел Петрович Скоропадский, вождь Украины (потомок Ивана Илларионовича Скоропадского, «рекомендованного» Петром Великим и избранного гетманом Украины 1708-1722 годов; как мы помним, вдвоём они возглавляли последнюю коронационную процессию империи 1894 года). Генерала Каледина, руководителя казачьего восстания, Маннергейм сменил на посту командира 12-й дивизии. Генерал Краснов (в последствии, известный писатель, до своего конца сражавшийся с большевистской армией во второй мировой войне и в конце её зверски, — рояльной струною, — зарезанный Сталиным) — занявший командирский пост той же дивизии после Маннергейма — находился у него в подчинении, когда тот стал командующим армейским корпусом. С Деникиным Маннергейма свела судьба на фронте в 1916 году, где они командовали соседними дивизиями. Адмирал Колчак (который шестью годами был младше Маннергейма) вообще товарищ и сподвижник детских петербургских лет его ближайших друзей. Корнилов, – коллега Маннергейма по Генеральному штабу, — он был генератором и главнейшим вдохновителем его знаменитейшей разведывательной экспедиции в глубинный Китай…

Пройдёт немного времени, и все эти исторические фигуры и фигуранты кровавого спектакля уйдут со сцены. Кто – в мир иной. Кто — в безвестность. Маннергейм останется в избирательной благодарной исторической памяти счастливо продолжившим войну с лютым врагом России. Солдатом останется, поднявшим оброненное Белой Гвардией знамя борьбы с большевистской бесовщиной. Останется россиянином – да, именно россиянином — с честью понёсшим знамя это Святое дальше. И побеждавшим все три с половиною десятка лет, отмеренных ему для того провидением…».

(Из «Дневника добровольца». Мартин Франк. 1917. Блокн.14.С.33-39. Подарок Карлу Густаву Эмилю-мл. 1977. Ресифа).

75. Альпийские немцы

«Соприкосновения с пакостной большевистской субстанцией непереносимы вообще, — говорил мне Гитлер. — Тем более, опасны они в момент обостряющей все мыслимые чувства национальной катастрофы. В случае с Россией оно навсегда озлобило большинство офицеров – товарищей его (Маннергейма) по их армии. Состарило их. И лишь только мальчишество его – вечный мальчишка в нём — сохранило его могучую психику. А она, в свою очередь, стала основою необоримой силы, о которую разбились все посягательства его могущественных врагов. Скажу тебе так даже: Из государственных мужей, с которыми знаком, он один в действительности — именно государственный муж! Потому легко и свободно делает свое дело. Живёт свободно. И времени у него хватает на все.

Я пристально приглядываюсь к нему вот уже двадцать лет, — говорил он. — И приглядываюсь-то, — грешно говорить, — с завистью! И все время уверяю себя: этот могучий и великий человек поздно родился. Ему нужно было жить в эпоху прекрасных дам и рыцарей “без страха и упрека”… В мире великих и могучих героев опер Вагнера».