Повесть о "разделённой любви"

Вот, Бен, таким виделся мой дед этому удивительному человеку. Не знаю, понимал ли, догадывался ли он, что причины нечеловеческой стойкости и упорства деда кроются именно в видениях картинок времен ваших переворотов. В особенности, переданных ему твоей мамой дичайших сцен подавления большевистским зверьём восстания в Кронштадте 1921 года, свидетелем которых оказалась. Но, полагаю, достаточно своими глазами увиденного им самим, и на собственной шкуре испытанного в конце 1917-го. Когда воочию, убедился, как ведёт себя натравленная на народ комиссарской сволочью, — и на таких как сам он — на русских офицеров, — спущенная с цепи озверевшая чернь. Потому вернувшись к себе в Финляндию, тотчас встал на их пути. Неколебимо встал. Встал насмерть!.. И в драматической ситуации этой, в этой смертельной схватке – могло ли, способно ли было состарить такого человека столкновение с взбесившейся от власти комиссарщиной?! Конечно нет! Оно его мобилизовало – сильного человека. Вернуло молодость. Закалило. Вернуло в строй…

...Иногда меня приглашали к нему (к Гитлеру). И Баур прилетал за мною в Мюнхен или в Лозанну, к отцу. Потом (обязательное выражение Баура) «мы совершали посадку» на ВПП у Бергхофа на Оберзальцберге. Эти места Гитлер любил. Там отдыхал… В ледяной звенящей тишине ослепительных скальных ландшафтов, покрытых вечным голубоватым льдом и мазками только что выпавших иссиня белых снегов, он воскресал после понятных в его положении тревог. А я — от щемящего, изнуряющего беспокойства в палате у постели папы. В особенности, после добивавших меня не очень искренних диалогов с милейшими врачами за её стенами. Я оживал там от собственных нескончаемых житейских неурядиц, которые стремительно множились и накапливались. И… вспоминал, вспоминал… И, — раз от раза, будто проснувшись, — прозревал… И вновь и вновь убеждался, что… передо мною и мои тоже любимые Альпы! И их тоже так любил папа!.. Можно подумать, что Баур – этот великий немецкий лётчик – летал со мною из-за доброго отношения ко мне своего шефа. Нет конечно… Хотя, возможно, что и так… Но ведь Ганс был дружен с папой многие годы, когда оба работали ещё в «Авиаотряде Альпийских рейсов» швейцарской авиакомпании «Эд Астра»! Тогда отец – молодой врач – участвовал в исследованиях для гражданской авиации. Сопровождал в полётах над горами пассажиров, особенно страдавших от кислородного голодания (первые пассажирские маршруты над Альпами открылись только в 1929 году)… Я был смышленым парнишкой. Рано научился писать и читать – много читал… И, как губка, впитывал рассказы отца о его приключениях в полётах… О встречах. Которые на альпийских авиатрассах – самих по себе поразительных, неповторимых и в самом деле незабываемых – собирали и навсегда притягивали интереснейших людей мира. Всенепременно, личностей неординарных. Лидерских. Пассионарных. Самозабвенно, стремящихся – первыми обязательно — воспользоваться возникшим новым чудом. Здесь — возможностью теперь уже свободного полёта над по-прежнему недоступными, неповторимо дикими, потому загадочными, Альпами… Виденье-то их сверху, с горных троп, – ведь это далеко ещё не покорение!.. Но всё равно, всё равно… Даже для тех немногих, кто тогда способен был на риск — по Шишкову – «полёта комара над горящей тайгою», — то было нечто невероятное! Подумать лишь: бездушные сверкающие ледяные исполины Альп. Дух захватывающая бездна. И всё – внутри невидимого, будто, — но так же, как глухая стена испепеляющего верхового огня над полыхающими лесами, — враждебного воздушного океана, не опереться на который как на твердь спасительную. Но воображение потрясающего, но сердце останавливающая пучина… Невероятными инверсиями вскипающая и вечно бушующая облачно-туманная пустота…