Повесть о "разделённой любви"

…Нас ждали. Закатили самолёт в укрытие. Самих завели в уютный домик. Уже там обняли. Обцеловали. Повели помыться. Дали переодеться. Накормили. Всё – молча почти, почти без расспросов. Однако увидел, что у моего Баварца и здесь друзья – везде друзья! Вскоре принесли по комплекту швейцарских документов и карманных «аксессуаров» (на случай любопытства местной полиции). Дали время, чтобы с ними ознакомиться, выкатывая пока из сарайчика под огромными вязами порядком потрёпанный BMW с новенькой коляской. Корпусного Генриха усадили на его заднее сиденье. Меня, тощего, – в коляску поверх наших рюкзаков и ещё пары-тройки — с «фуражом» на дорогу, сменой одежды и спальниками. За руль сел… то ли тоже баварец, то ли уже швейцарец. Во всяком случае, кожаные шорты поверх белой рубахи с вышивкой на отложном воротнике и на планке, гетры в весёлую полоску до колен, толстые рабочие башмаки меня успокоили. А мягкий говорок живо напомнил мюнхенскую юность. И… годы у отца в Лозанне… И он тоже, — конечно же, — был Баварцу человеком своим. Всё сходилось…

Покатили.

…Остался позади изматывавший нервы прорыв над Альпами, где по сонному бреду генерала нам чуть ли не «полагалось побиться». Осталось позади не менее волнующее и яркое предвкушение: обнаруженными быть американцами. (По предупреждениям следившего за воздухом бдительного Иоахима. И, — по его же кратким репликам-переводам радиопереговоров американских экипажей, — уничтоженными быть их вездесущими Jabo-Jagdbombers, заполнявшими ночные небеса над хребтами… Во время недолгого пребывания в домике я понемногу успокаивался. И когда, было, успокоился совсем, — в кульминацию успокоения, — Иоахим сообщил (только для меня, по-видимому, — все остальные знали уже): «Два часа с семью минутами прежде нашей посадки здесь, на ВПП, мы прошли точку, где год назад разбился генерал Дитль…»

…По рассказу Ганса Баура (я был тогда не с ним, а в Лозанне у отца), «Лейтенант ВВС Фридрих Рац, — прилетевший вместе с Дитлем в Оберзальцберг, а за тем в Грац на совещание — в горах прежде не летал. И его, — пилота, безусловно, опытного, — «смущала задача доставить генерала Дитля из зальцбурга напрямик через альпийские хребты… Погода стояла мозаичной: по маршруту шли ливни, чередовавшиеся с зонами чистого неба… Его, — Баура, — метеоролог рекомендовал лейтенанту лететь не напрямую. А вдоль кромки Альп до Вены. А там – снова вдоль Альп – на юг»…Генерал прибыл после гарцской «говорильни» в аэропорт, откуда на другой день должен был лететь в Финляндию. И на предложение метеорологов ответил: «Нет! Мы не полетим над равниной… Я хорошо знаю этот район, и счастлив снова оказаться в своих родных горах. Я хочу взглянуть на них с высоты ещё раз. В Финляндии гор нет… Отсюда (из Граца) мы полетим по ущелью, которое тянется до Юденбурга. Оттуда мы полетим вдоль Земмерингской дороги, которая ведёт к Мюрцушлагу, а оттуда в сторону Вены»… Лейтенант полетел маршрутом, выбранным Дитлем. Причём тот лично указывал ему путь… На участке от Мюрцушлага до Земмеринга — горы… Нижняя граница облаков – 600 метров… Он вынужден был идти на самой малой высоте, а хребты уже стояли стеной!.. Перевалы и вершины растворились в туманной дымке… Она становилась всё плотнее… Ju-52 уже пролетел над несколькими перевалами… А тут… самолёт утонул в облаках… В последний момент пилот, пытаясь избежать столкновение с горой, развернул машину на 180 градусов…Но крылья уже зацепились за деревья склона…

Самолёт разбился. Погибли все…

Провожавший его в Граце комендант аэропорта Рильке предупредил: «Вы идёте на смерть, мой генерал!». «Кто знает, где мы умрём, капитан? – были его последние слова — Но, быть может, я успею поглядеть на свои горы… в последний раз… Будет ли ещё такая оказия?»…

Почему подробно вспоминаю именно эту катастрофу? Почему, прожив долгую жизнь, никак не могу её забыть?

Да потому, что в ней погиб самый, быть может, достойный человек-генерал вермахта моего времени… Ярчайший друг моей коротенькой юности. Любимец деда – а абы кого полюбить дед не мог!… Не сомневаюсь: По Именному Благоволению Божьему, — над чистыми ледниками Альп, — из смрада грязной жизни вознёсся чистейший и достойнейший Человек. Вспомнить лишь одно только поведение Его на «совещании» у Шпеера! И ещё, — это не сложно понять, — ушел на небо через туманы Альпийского Леса большой, и в ХХ-м кровавом веке редчайший, романтик. Его не сломала даже прагматика безжалостного времени: погиб-то он, – идя в открытую на смерть, – ради того только, чтобы ещё раз взглянуть «сверху» на свои родные Альпы… Хотя, кто знает, кто знает?..

Не строя, — не приведи Господь, — никаких параллелей меж несопоставимыми судьбами моего незабвенного Эдуарда Дитля и несчастного Якова Джугашвили, повторю: «Славная смерть!»