Повесть о «царском друге». Распутин

Пуришкевич имел хорошие знакомства, за границей поддерживая западных друзей псевдоунитаризацией царской ложи. Прибывая в Россию, являл из себя явного монархиста, по своей личности был скрытым дуалистом: «где бы ни был, лишь бы хорошо». Пятым тайным для общества «пяти» был коллежский друг и по совместительству наставник князя Юсупова Освальд Райнер, глубокомысленный, патриотически настроенный молодой человек, обнаруживающийся там, где являлось бы месту дискуссии и опровержений. Он должен был появиться ко времени встречи «пятерки». В тот день, когда они пригласили к себе Григория Распутина, Райнер должен был зафиксировать гибель царского друга. Но Освальд, человек для себя, был в то же время и опасливым – он не желал, в то время он уже был включён в заговор по ликвидации «старца». Быть вовлеченным в политическое, а в самом деле игровое побоище человека только лишь потому, что он представляет наивную опасность для империи. В самом деле, ненависть, разыгрываемая внутри князя Юсупова, никак не отражалась в его коллежском друге. И то ли по случайности, но в большой точности до наоборот, но Райнер опоздал на поезд, направлявшийся сообщением между Британией и Польшей в Петроград. Отправившись только спустя трое суток.

Итак, 16 декабря9 упоённый желанием от встречи с юной четой Юсуповых Григорий, за последние трое суток так и не притронувшийся к фантастическим рассказам Жюля Верна, он остановился на странице 51 московского издания за 1907 год «20 тысяч лье под водой».

Но в этот день ожидали рокового дня трое из тайного общества «пяти». Поручик. Он был свободен от вахты и до февраля, оставив резервный командный полк, с женой отправился в Петроград. Пуришкевич и сам последователь семейств рода Юсуповых.

Князь Феликс Юсупов положил трубку телефона на рожки аппарата. Его друзья молча наблюдали за сменой лица юноши, на нем засияла улыбка.

– Вот и всё!.. Господа… – прозвучало из его уст.

Будто фокусник умелым движением скрывает в своих руках колоду карт или бутафорского живого кролика. Первым прервал тишину Пуришкевич, выкуривая сигару с набитым в ней «брендом» сухим Heroin’ом. По-дружески предоставленным ему его другом-британцем, являвшимся в своей стране военным врачом. Бренд Heroin был болеутоляющим для раненых солдат и наркотическим веществом, отвлекающим при операционном действии, своего рода обезболивающим веществом.

– Ха-ха-ха-ха, – рассмеялся Пуришкевич, выдохнув дым.

Отставник Сухотин, понимая его радость, расширившись в улыбке, поддержал его скромным хохотом.

– Птица будет в клетке, – добавил Юсупов.

Пуришкевич вдруг закашлял от собственного дыма сигары. Прослезившись, он потерял главную мысль, которой хотел добавить слова князю. Он прокашлялся.

– Ой, – сказал он, – ну вы, князь, прямо актёр… Самого Распутина надурить! Каково, а?! – он вновь залился уже негромким хохотом.

В подвальном помещении, в котором находились заговорщики, было весьма уютно по сравнению с комнатой самого Распутина. Комната членов тайного общества находилась в глубине юсуповского дворца, от края вымощенной дороги на 2 метра вниз. Комната Распутина хоть и вмещала в себя солнечный свет на втором этаже, всё же дискомфорт ощущался от едкого задымления с кухни от масла и гари.

– Ну?.. – прокашлявшись, с интересом обратился к князю Пуришкевич. Он вновь закурил сигару.

– Я ему позвоню завтра. Вы-то как сами планируете – какого числа его позвать? – спросил недоуменно Юсупов.

На мгновение у него появилось отчаянное мнение, что весь заговор против Распутина окажется сплошной фальшью и выдумкой накуренных псевдодрузей. Юсупов никому не доверял, разве что соратнику из британской разведки Освальду Рейнеру. С ним у него во время учёбы в коллежском университете сложились даже более чем дружеские отношения. Рейнер признавался русскому другу в бисексуальности, но ни разу не удалось склонить в близость к себе русского подданного, в то время за границей князь намеревался стать зятем русского царя.

Сухотин, подпиравший рукой голову, опершись локтем о комод, после смеха сменил позу, теперь он двумя локтями опирался о комод. Принял из рук Пуришкевича сигару. Монархист, развалившись на стуле, наслаждался настроением.