Повесть о великом инженере

Невеселые мысли посещают тех, кто, подобно Шухову и его коллегам, возлагал большие надежды на этот, по выражению популярного фельетониста, «шумный бал, царица которого - русская промышленность». Недавно министр Витте, выступая на очередном выставочном торжественном обеде, сказал:

– Мы не делаем ставку на массы. Пусть лишь немногие почерпнут здесь полезные знания, и все же все наши расходы и усилия возместятся сторицей.

Где же те простые люди, которых выставка должна обогатить полезными знаниями? Безлюдны дворцы-павильоны, а рядом, на ярмарке движется стотысячная толпа, целыми часами в тесноте и духоте слушает визгливую шарманку на Самокатной площади, разглядывает высунувшуюся из балагана голову верблюда, одетого в шкуру человека, который ест живых голубей, даму с бюстом, на котором помещается поднос с чашками.

– Ах, если бы можно было высчитать влияние на массу выставки с ее чудесами и выставочно-ярмарочных увеселений с их диковинками! - восклицает Максим Горький, в ту пору подписывающий свои очерки в «Нижегородском листке» и в «Одесских новостях» А. П.-в.- Я думаю, что получилось бы нечто в высокой степени поучительное, но едва ли веселое. Шухов и его спутники не намерены придерживаться маршрута по выставке, принятого «порядочной публикой»: до завтрака - художественный отдел, посещение тюленя, который говорит посетителям «благодарю», в двенадцать - завтрак в «Эрмитаже», потом - бассейн военно-морского отдела, где на глазах зрителей наряжают в тяжелый костюм водолаза, опускают его под воду и приказывают крикнуть оттуда «ура», далее - аквариум с осетрами и белугой, панорама бакинских нефтяных промыслов и храма огнепоклонников в павильоне Нобеля, в шесть часов - обильный обед в том же «Эрмитаже» или в одной из гостиниц.

Посоветовавшись, друзья направляются к зданию машинного отдела, привлекающего посетителей, главным образом, в те довольно редкие дни, когда действуют выставленные здесь экспонаты, начиная с керосинового двигателя Бромлея, который ежечасно посылает в бак на вершине башни Бари 3 тысячи ведер воды, и кончая установкой для изготовления искусственной минеральной воды.

– Меня поражает не столько скопление машин, на то ведь и машинный отдел, сколько обилие иностранных фамилий,- признается Кирпичев.- Куда ни глянь - Борман, Шведе, Гретер, Кайзер, Мюллер, Фугельзанг, Штейне… Поверите ли, намедни своими. ушами слышал: экспонент с механиком объяснялись на чистейшем немецком языке. И это на Всероссийской промышленной выставке!

– Ну, вы малость сгущаете краски,- возражает Зимин.- Возьмите, к примеру, Доброва или Курбатова. Не мелкота, солидные заводчики, да к тому же здешние, нижегородские.

– Обратили внимание на один из курбатовских экспонатов? - спрашивает Шухов.- Колоссальных размеров цилиндр для паровой машины. Ее хотели установить на судне вместимостью в миллион пудов нефти, которое вознамерился строить Гордей Чернов. Судно так и не состоялось - Чернов забросил дела и постригся в монахи. Машину не закончили, только цилиндр и успели обточить. Так зачем же, спрашивается, Курбатов выставил эту диковину? В назидание потомкам?

– Пожалуй, так,- соглашается Кирпичев.- Здесь, в машинном отделе, много товара вовсе даже не рыночного, не ходового, исполненного лишь в одном экземпляре, только для выставки. Валовое производство еще не задумано в подробностях, надлежащих средств для исполнения тоже не заведено. Модели непомерно дороги, они вряд ли окупятся.

– Но есть все же примеры другого порядка. Взять хотя бы завод Бари. У него котельное производство поставлено на широкую ногу. Даже газеты пишут о вертикальных водотрубных котлах Владимира Григорьевича, показанных на выставке, и пророчат им большое будущее,- замечает Зимин.

– Кстати, не так много подобных примеров, когда имя изобретателя или автора конструкции не предано забвению,- вступает в разговор Тумский.- Многие ли знают, что водонапорная башня построена по проекту Шухова? На вершине ее красуется фамилия владельца конторы. Почему? Ведь башня Эйфеля носит имя ее проектировщика и строителя.

– Эйфель сам проектировал и сам строил свою башню,- возражает Владимир Григорьевич.- Администрация Всемирной выставки имела дело с ним, а не с какой-то строительной фирмой.

– Во время Всемирной выставки,- вспоминает Кирпичев,- на втором ярусе башни Эйфеля наблюдал я через зеркальные стекла, как набирается и печатается листок «Фигаро на башне Эйфеля», и тут же купил свежий экземпляр. В нем, знаете ли, тиснули каламбур: «Не поднимайтесь сюда вместе с тещей. Искушение слишком велико». К теще столь свирепых чувств не питаю. А вот к предприимчивым скупщикам чужих идей…

– В такое время живем,- вздыхает Зимин.- Талантливые инженеры часто не подают и заявок на привилегию, уступают свои идеи предпринимателям. Понимают, что хозяин вернее сохранит секрет.