Повести

Слежавшийся снег копался тяжело, но мысль о скором избавлении придавала Берцеллиусу сил. После эпизода с Зендерсом на рю де Сельт он окончательно убедился в том, что немцы не оставят его в покое. Они будут и дальше сужать вокруг него свои невидимые круги, до тех пор, пока не сведут с ума или не принудят, наконец, к сдаче. Нужно было бежать, и бежать скорее, но здесь, в мире завербованных консьержей и подкупленных старух, беглецу негде было укрыться. Германская агентура находилась повсюду, и даже в Южной Америке или на Берегу слоновой кости его могли достать щупальца этого хищного спрута. Земля находилась во власти марионеток, за каждым столбом поджидал пронырливый шпик, и Берцеллиусу не оставалось ничего другого, как спастись от зла под землей, в царстве милосердного Тартара. Ведь если нацистский луч не смог достать его в подвале на рю Ориенталь, то там, в тысячеверстной бездне, немцы и вовсе потеряют его след, и посрамленный спрут отступит, волоча прочь от Эдельберга свое грузное непотребное тело.

Берцеллиус был даже благодарен своим преследователям, ибо они подтолкнули его к тому, что он мог и должен был сделать значительно раньше, но на что без внешнего толчка никогда не решился бы. Все эти месяцы он жил бок о бок со своей машиной и мог в любой момент вернуть ее себе, тайно увести со склона Эдельберга в подземное странствие, но, покорный судьбе и человеческому закону, ни разу об этом не подумал. Теперь же, благодаря вмешательству немцев, безумная, даже преступная в других обстоятельствах мысль о похищении «Антипода» становилась не только разумной, но и законной, веско оправданной самим роком. После долгой разлуки Берцеллиус мог, наконец, воссоединиться со своим детищем и навсегда покинуть отвергнувший его мир — покинуть без сожаления и оглядки, ибо здесь его больше ничто не держало. Все нити, связывающие его с миром, были оборваны, все швартовы отданы, и оставалось лишь освободить подземное судно из снежной неволи, чтобы отбыть, наконец, на поиски иных, не подвластных злу берегов. Близость этой минуты приводила инженера в радостное возбуждение, сходное с тем, что некогда владело им на строительной площадке, и он работал страстно, самозабвенно, не чувствуя ни бремени лет, ни даже страха, что еще недавно гнал его по лабиринту граньерских улиц.

Вечером, лежа в палатке и слушая дыхание подтаивающего снега, Берцеллиус грезил о том, как уже совсем скоро взревет всей своей мамонтовой мощью тысячетонный двигатель, как завертится, перемалывая породу, гигантский шнек, и как под гул и сотрясение тверди его могучее, сияющее «Арго» устремится к центру земного шара, в темную, рокочущую бездну, куда не заглядывала еще ни одна живая душа. Он будет странствовать под землей, как Одиссей по волнам Эгейского моря, и рано или поздно обретет свою Итаку, светлый, благоухающий вертоград, о котором пророчествовали трактаты древних. Образы подземного мира захватывали, незаметно подменяя собой явь, и ночью Берцеллиусу снилось, как он протягивает руки к большой пурпурной магнолии, цветущей под зеленоватым фосфорическим небом, и как цветок нежно вздрагивает, подаваясь ему навстречу.

Каждые два часа его будил карманный брегет, и, взяв остро отточенную лопату наперевес, инженер обходил палатку дозором — суровый, решительный страж, готовый отразить любую вылазку немцев. Вокруг цвели всеми красками ночи парчовые, нетронутые снега, союзница–луна высоко держала свой фонарь над седовласыми кручами: осмелься только враг приблизиться к «Антиподу», его маневр был бы замечен издалека. Но все было неподвижно, и, потоптавшись вокруг палатки, Берцеллиус возвращался в тепло спального мешка, к своей прекрасной, из ночи в ночь переходящей магнолии.

К исходу третьего дня лопата звякнула о металл обшивки. Взяв немного левее, Берцеллиус расчистил люк, с некоторым усилием открыл его и, постояв в нерешительности перед волглой, немного пугающей темнотой, забрался внутрь. В кабине стоял доисторический холод. За несколько месяцев машина невероятно промерзла под снежной толщей, панели покрывала изморозь, с решетки воздуховода свисали сосульки. В остальном все было в порядке. Компания так и не успела приступить к демонтажу, и даже припрятанная к торжеству бутылка шампанского нетронутой лежала под сиденьем пилота. Устроившись в кресле, Берцеллиус с щемящей нежностью провел рукой по холодным тумблерам и переключателям, включил подсветку приборной доски, определил по гироскопу ориентацию судна. Лакированные рукоятки поблескивали в полумраке, стрелки заиндевевших приборов выжидательно замерли на нуле. «Антипод» был готов к странствию.

Запускать машину, чтобы проверить двигатели, инженер не стал — шум могли услышать внизу. Еще немного побыв в кабине, он выбрался наружу, захлопнул люк и на всякий случай забросал его снегом. Оставался заключительный шаг — вернуться в город и запастись в дорогу консервами.

Берцеллиус торопился: стояла оттепель, и в любой момент «Антипод» могла накрыть новая лавина.