Повести о чекистах

Не спал в ту грозовую ночь и Сарычев. Проснулся от удара и звона: сильный порыв ветра хлопнул створкой окна, стекло разбилось вдребезги. Сарычев выглянул в окно. Северо-западная сторона неба была закрыта черной тучей, сверкали далекие молнии, урчал гром, будто пустая бочка катилась по косогору; грунт мягкий, и грохот чуть слышен. Молнии полыхали все чаще и ярче, их холодный блеск поминутно освещал степь. Медленно ползшая туча закрыла весь горизонт. Небо гремело и грохотало. Поселок, а с ним и весь мир, казалось, погрузились в бездонную пропасть.

Сарычев, словно в оцепенении, смотрел на неистовство стихии до тех пор, пока не ощутил дрожь в теле и похрустывание пыли на зубах; нашел старый солдатский бушлат и еще какое-то время стоял у окна.

Ураганный ветер скакал с воем и свистом, крутил пыль, которая при всплеске молний казалась кроваво-красной. Вдруг молния со страшным треском располосовала черную лохматую тучу, раздался угрожающий грохот. Сарычев инстинктивно отступил от окна. Начался ливень. Потоки воды порывисто хлестали по крышам; запахло землей и мокрыми травами.

Сарычев лег в постель, укрылся теплым верблюжьим одеялом, но уснуть не мог. Перед угнетающей тяжестью разбушевавшихся сил природы чувствовал себя слабым и беззащитным. Неожиданно пришла в голову шальная мысль: а что, если Земля сейчас сорвется с орбиты и полетит в бесконечные просторы Галактики. Наверное, воды океанов и морей хлынут неудержимым могучим потоком, смоют на своем пути все, что можно, и прежде всего творения человеческих рук и самих людей.

Впервые такая мысль возникла у Сарычева восемнадцать лет тому назад. Тогда он, студент индустриального рабфака, приехал в один из районов Бурят-Монгольской АССР, где жили родители.

До коллективизации у отца, по тогдашним меркам, было крепкое середняцкое хозяйство, раскулачиванию оно не подлежало. Однако Илья Никанорович Сарычев не мог смириться с тем, что нажитое его трудом и потом хозяйство придется сдать в колхоз и сравняться таким образом с деревенскими лежебоками и голодранцами, как он говорил.

В двадцать девятом году Сарычев-старший распродал скотинешку, заколотил досками пятистенную избу и подался куда глаза глядят. Остановился в Забайкалье, где жил брат его жены. Места там привольные. Илья Никанорович до коллективизации осенью и зимой уходил на заработки, плотничал и столярничал, понимал толк в дереве, поэтому новые места сразу же пришлись по душе. Стал работать в леспромхозе, заработки были хорошие, но частнособственническое сердце крестьянина болело, начисто лишало покоя. Бессонными ночами Илья Никанорович Сарычев думал о том, что, не будь колхозов, он эдак года через три-четыре вышел бы в ряд самых состоятельных мужиков в деревне, и голытьба за версту кланялась бы ему. А вот теперь сокровенную задумку приходится с болью и кровью вытравлять из сердца. А это ох как нелегко!

Отец и мать жили в длинном деревянном бараке. Комната была большая, но никаких перегородок: тут тебе и кухня, и столовая, и спальня. Степан Ильич хорошо помнил ту комнату. Они в тот раз много разговаривали с отцом, который не мог смириться со своим новым положением.

«Помни, сынок, — внушал отец, — времена изменятся, страшная кара постигнет тех, кто разорил пахаря и сеятеля, лишил мужика радостей жизни на земле».

За окном тогда так же вот гремело и сверкало. Вековые деревья валились, как подкошенные; бушевал таежный пожар.

Нынешняя буря напомнила Сарычеву о встрече и тяжелом разговоре с отцом…

Каково же было наше удивление, когда мы получили из Центра сообщение, что за Ивана Ивановича Григорьева выдает себя помощник военного атташе США Гротт, а указанный нами абонементный ящик, на который Сарычев послал телеграмму, принадлежит американскому журналисту.

Осторожный в выводах Павлов так же, как и я, больше уже не сомневался в том, что Сарычев ищет связь со своим шефом.

В назначенный час Владимир Васильевич был в кабинете командира части генерал-лейтенанта Костромина. Небольшого роста, очень подвижный, генерал поднялся навстречу, энергично пожал Павлову руку, предложил сесть.

Павлов проинформировал командира части о состоянии режима и охраны на объекте, о наиболее характерных нарушениях, которые могут привести к утечке государственной тайны. Костромин сделал необходимые заметки для себя, чтобы принять надлежащие меры.

Вернувшись к себе, Владимир Васильевич сразу же пригласил меня.

— Ну как дела? — спросил он. — Как Сарычев?

Я рассказал о том, что в последнее время командир авиаэскадрильи ведет себя нервозно, рассеян. Даже рядовые пилоты замечают необычное его поведение, строят различные догадки на этот счет, острословят: «Наверное, изменил жене, а теперь мучает совесть».

Кроме того, сообщил интересную новость.