Я снова пошла на улицу, чтобы отдать Акселю телефон и поблагодарить его. Он тихонько завибрировал с моей руке, и я, скорее на автомате, чем осознанно, опустила взгляд на экран. Два новых уведомления.
Белла: тебя давно не было, все в порядке?
Белла: заедешь сегодня?
Любопытно. Не столько сообщения, как моя реакция на них: отчетливый укол тревоги и, определенно, ревности.
Я едва сдержалась, чтобы не нажать на всплывшее окошко, чтобы открылась вся переписка. Это было бы низко.
И все же теперь я изнывала от желания узнать, кто такая Белла.
— Эй, я кладу телефон на кресло, — крикнула я, сложив ладони рупором.
Аксель возился с окном на крыше и, не оборачиваясь, крикнул мне: «окей!»
Мне очень хотелось дождаться его внизу, чтобы посмотреть, как он возьмет телефон и прочтет уведомления. Даже по мимолетной эмоции я смогла бы узнать, что скрывается за этими сообщениями, а может, даже невзначай задать вопрос. Уж не супруга ли Джеффри Вотлинга писала ему?
Впрочем, что такого в том, что он ее иногда навещает?
Все это было очень подозрительно, но, в любом случае, меня не касалось. Пока что.
* * *
Я нетерпеливо и с преждевременным недовольством дожидалась вечера: уедет Аксель или нет?
Он никуда не уехал.
После ужина, во время которого я вдоволь наслушалась от мистера Хейза упреков, что брокколи это не еда (он сделал вид, что не замечает приготовленных мною помимо брокколи стейков, хотя и умял парочку), Аксель отправился в свою комнату, чтобы, как он сказал — поработать кое-над чем. Его отец высмеял это объяснение, и я так разозлилась на Хейза-старшего, что даже отказалась смотреть вместе кино и словом не обмолвилась о его любимых засахаренных грушах, которые запрятала в кладовке, чтобы понемногу давать ему, если он начнет слишком много ворчать.
— Ну, не хочешь смотреть, не велика потеря, — протянул он обиженно, — пойду на улице посижу, вечерок что надо.
Опираясь на свою трость и преувеличенно громко вздыхая, как будто каждый шаг доставлял ему невыносимые мучения (очень при этом переигрывая), мистер Хейз заковылял прочь из кухни.
Я слышала, как он что-то забубнил себе под нос и что шаги его ускорились, как только он скрылся из моего поля зрения.
Закончив с мытьем посуды и уборкой кухни, я стала думать, чем заняться дальше. Интересно, если пойду сейчас в комнату Акселя, он меня прогонит?
Прежде чем войти к нему, я тихонько постучалась.
— Я тебе не помешаю?
Аксель отрицательно мотнул головой. Он сидел, низко склонившись над пухлой тетрадью, и быстро что-то записывал, практически не делая пауз. Тени, резко контрастирующие с холодным светом настольной лампы, плясали на его лице, бесстрастном и сосредоточенном, и, проходя мимо, я невольно залюбовалась его ярко подсвеченным профилем: внешность у Акселя была довольно грубая, полная ломаных черт (от горбинки носа до высоких скул и выдающегося подбородка), но тем сильнее притягивала взгляд.
Стараясь не шуметь, я присела на краешек кровати и принялась распутывать эластичный бинт на щиколотке. В последние дни из-за жары я предпочитала носить джинсовые шорты. Не то чтобы мне удавалось много времени проводить на солнце, но ноги все равно загорели, и на лодыжке образовался причудливый узор из бледных пятен на тех местах, где бинт закрывал кожу.
Что ж, синяк до сих пор не прошел, и наступать на пятку без болезненных ощущений я пока не могла, но выглядело все не так уж плохо.
Взяв с тумбочки новый моток бинтов, заранее приготовленный, я начала заново перевязывать ногу. Делать это было не очень удобно — учитывая, что я не сводила глаз от прямой, как струна, спины Акселя прямо передо мной. Заниматься чем-то столь обыденным в его присутствии, в момент творчества или, может, даже порыва вдохновения, казалось кощунством, но и заставить себя уйти я не могла. Мне нужен был повод, чтобы остаться, и перевязка дурацкой лодыжки казалась не худшим из возможных.
— Ай, — зашипела я сквозь зубы, неаккуратно задев синяк. Узел вышел слишком тугим.
Звук пляшущей по шероховатой поверхности бумаги ручки оборвался.
— Я сейчас уйду, — быстро сказала я, испугавшись, что он разозлится.
Аксель закрыл тетрадь, отложил ручку и обернулся ко мне. На какой-то миг мне показалось: вот оно. Что-то будет.
Я задержала дыхание.
Но он закатил глаза, разрушив это невесомое ощущение, этот короткий зрительный контакт, это напряжение и недосказанность между нами.
— Я помогу. Если позволишь.
Ну, конечно, я позволю. Ты еще сомневаешься?
Решив поддержать его в этой нашей игре «ничего такого не происходит», я с деланным спокойствием пожала плечами и вытянула перед собой бинт, протягивая ему, мол — ну, давай, всезнайка, показывай, раз тебе заняться больше нечем.
Но как только Аксель аккуратно, почти невесомо коснулся щиколотки, вся моя нога от этого места и вплоть до бедер покрылась мурашками, и я стала походить на свежеощипанную курицу.
— У тебя руки холодные, — покраснев, соврала я, потому что не заметить мою реакцию было невозможно.
— Прости.
Я ушам не поверила.
— Что ты сказал?