Страх, возникавший в душе артистов в те самые дни, когда им предстояло выступать перед Сталиным, сковывал их голоса, вызывал физические недомогания. О том, как пропал голос у баритона Селиванова, мы уже писали. Это лишь один из многочисленных примеров. 21 января 1938 года в день памяти Ленина (он был тогда выходным) в Большом театре, как всегда, проходило траурное собрание — довольно нудноватое, наполненное скучными речами и закланиями в адрес усопшего вождя мирового пролетариата. Но в этот раз кому-то из организаторов пришло в голову оживить уже опостылевшую всем печальную атмосферу отрывком из спектакля Театра Вахтангова «Человек с ружьем». В этой угоднической пьесе драматург Николай Погодин впервые вывел на сцену Ленина и Сталина. Для показа в Большом театре был выбран последний акт, в котором вожди, стоя на лестнице Смольного, приветствуют идущих в бой красногвардейцев.
Владимира Ильича играл Борис Щукин — лучший на тот момент театральный и киношный Ленин, а Рубену Симонову доверили роль Сталина. Осознание того факта, что в ложе будет сидеть сам Иосиф Виссарионович, так потрясло Симонова, что уже за несколько дней до выступления его нервная система пришла в сильное расстройство, он перестал спать, а его пищеварительная система отказалась выполнять свои функции: желудок не принимал ни первое, ни второе, ни третье. Кое-как исхудавший Симонов, боявшийся забыть свою роль, дотянул до назначенного дня. Переживал он не зря: в тот самый миг, когда они с Щукиным загримированные вышли на сцену Большого театра и увидели в ложе Сталина, у Симонова начисто пропал голос. Еле-еле прошептал он свой текст, изображая великого вождя, с трудом дождавшись занавеса. Сталин действовал на артистов как удав на кроликов.
А вот еще случай. В июне 1946 года срочно пришлось заменять известного певца, исполнявшего партию Юродивого в «Борисе Годунове», у которого также пропал голос — на спектакль ждали Сталина. Хорошо, что рядом, в филиале на Дмитровке, шла этим же вечером опера «Риголетто». Певшего Герцога тенора Анатолия Орфенова срочно затребовали для участия в спектакле на основной сцене. Оценим профессионализм артиста: после окончания «своей» оперы он должен был бежать из филиала в Большой, дабы загримироваться под Юродивого и выйти в «Годунове». И Орфенов спас спектакль. Наградой певцу стала особая благодарность в приказе директора по театру.
Пришел Сталин как-то на «Пиковую даму», Германа пел Никандр Ханаев. Пел, как всегда, хорошо, но в сцене с графиней стоял как вкопанный вполоборота к партеру и к самому главному зрителю. Вождь заинтересовался: в чем дело? Выяснилось, что в кулисах артист в темноте наткнулся на гвоздь, торчащий из пожарного ящика с песком. Гвоздь этот пропорол трико Ханаева, причем настолько сильно, что певец оказался чуть ли не в неглиже. Когда вызванный в ложу Александр Мелик-Пашаев открыл Сталину секрет такого странного поведения певца, он долго смеялся.
Но все же высшим подарком, как мы помним, с царских времен считалось приглашение в ложу. Так случилось и 13 апреля 1950 года, когда в Большом театре давали «Хованщину». На спектакль прибыло почти все политбюро; своеобразное заседание, начавшееся в Кремле, продолжилось за столом в гостиной. Вместе со Сталиным приехали Маленков, Хрущёв, Берия, Булганин, Микоян, Вышинский. «Будем хорошо вас награждать, — обратился вождь к постановщикам и участникам спектакля Голованову, Баратову, Федоровскому и хормейстеру Шорину. — Спасибо вам за “Хованщину”, товарищи!» И наградил Сталинской премией в 1951 году.
Голованов оставил свои впечатления о Сталине в театре, где помимо обязательных слов о простоте и скромности вождя, «всегда внимательного и доброго, любящего наш театр и вдохновляющего все его творчество», указано, что во время Гражданской войны он приезжал в театр в шинели и буденовке, прямо с фронта. А разве Голованов мог написать что-то другое?
Сталин мог прервать заседание политбюро, предлагая всем поехать в Большой театр, чтобы поспеть к финалу «Ивана Сусанина», к одной из самых драматичных сцен оперы — арии главного героя «Чуют правду…». Причем ездил он в основном на те спектакли, когда Сусанина пел Максим Михайлов. Происходящее на сцене не мешало ему решать важнейшие государственные вопросы, кремлевская вертушка была рядом, в полном распоряжении вождя.