Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века

Случались времена, когда хозяевам приходилось нанимать первых попавшихся людей, поскольку спрос на прислугу значительно превышал предложение. Летом 1910 года в Городскую посредническую контору ежедневно поступало до 50 запросов в день, а свои услуги предлагали едва ли три десятка человек. Желавшие поступить в домашнее услужение ощутили себя хозяевами положения и перестали ходить по адресам, предпочитая дожидаться работодателей, не сходя с места. Даже частные конторы не могли предложить ни единого кандидата. Естественно, что при таких условиях на недостатки прислуги приходилось закрывать глаза.

Обсуждение качеств горничных и кухарок являлось дежурной темой разговоров в дамском обществе наряду с погодой и модами. Господствовало мнение, что «в наше время найти приличную прислугу невозможно: обязательно попадется либо грубая, либо нечистая на руку, либо неумеренная по части амурных шалостей. А то – и все сразу». Не говоря уже о том, что болтливость лакеев и горничных делала достоянием округи все семейные тайны.

Не упускали случая пожаловаться и мужчины, которым выпало несчастье самим заниматься наймом прислуги, да еще закреплявшим ее на месте посредством контракта: «Мучился я, мучился с кухарками – просто беда! Наконец, после долгого терпения, такая попалась – не кухарка, а какой-то феномен! Кроткая, необычайно вежливая, превосходно готовит, экономна и, кроме чая, ничего не пьет! Целый месяц за ней следили, видим, что необычайное что-то, я ее, чтобы не переманили, связал контрактом с большой неустойкой. А наш феномен на другой же день напилась и вот третью неделю посуду колотит, пьет, дерзости делает и каждый день кумовья! Я ее, конечно, вон гоню, а она мне: „Ну, нет, – говорит, – барин! Покеда контрахта не кончилась, я нипочем не пойду; я свово счастья лишаться не желаю! Заплати по контрахту – уйду!“ Вот тебе и контракт!»

«Кумовья», чувствовавшие себя вольготно на кухнях и прямо там доставлявшие кухаркам радость общения, у хозяев вызывали явно противоположные чувства. Кому-то из них представлялась совсем не смешной избитая шутка:

«Пожарный: Ну, Степанида, твоя гусятина совсем подгорела!

Кухарка: Ах, Прокоша, это я тебе по ошибке подала не тот кусок. Я его оставила для барина».

А кто-то всерьез опасался возможных печальных последствий амурных шалостей прислуги. Характерным примером служила история, когда горничная, заразившаяся «стыдной болезнью», передала ее бытовым путем девушке-гимназистке, дочери хозяев. Журналист, разбиравший этот случай, писал: «В самом деле, откуда мы можем знать, что поступившая вчера горничная, кухарка, готовящая наш обед, нянька, ходящая за нашими детьми, – не ближайшая кандидатка в какую– нибудь специальную больницу?

Припоминаю, что года два-три назад вопрос этот уже поднимался в одном медицинском обществе в Петербурге. Докладчик, человек не без ученого имени, воспользовался моментом (тогда собирались открыть на новых началах городское бюро для найма прислуги) и предложил «практическую меру»:

– Ввиду учащающихся случаев заражения прислугой целых семей устроить при городском бюро медицинское освидетельствование нанимающейся прислуги.

И что же вы думаете?

Доклад провалился с треском. А докладчик был ошельмован самым невероятным образом – нашли, что он собирается надевать новое ярмо на беззащитных людей, что он проповедует насилие капитала над бедняками, что он предлагает оскорблять «чувство стыдливости» ищущей место прислуги! Словом, произошел типичнейший «русский» скандал, где люди не умеют отличить «буквы» от «смысла» и книжных прописей от настоятельных требований жизни.

Между тем, приняв во внимание все ненормальности современного вопроса о прислуге, можно ли здравомыслящему человеку сомневаться, что нельзя откладывать в долгий ящик организацию в той или другой форме медицинского наблюдения за этими «членами» наших семей».

Само собой разумеется, у прислуги также имелись претензии к хозяевам. В пересказах юмористов начала прошлого века они выглядели так:

«Горничная:

– Отхожу от места. Барыня у меня такая маленькая, худая.

– А не все тебе равно?

– Вовсе не все равно: ни чулки ейные, ни рубашка на мою фигуру не приходятся».

А вот описание другого повода для увольнения:

– Чем же это ты, Аксюша, местом-то недовольна, с самой, что ли, не поладила?

– Нету, из-за барина я отошла, потому не привыкла я к такому обращению. Я, к примеру, перед ним и так, я и этак, а он даже и никакого внимания. Барыня ежели дома, так он за барыней увивается, а как барыня за двери – он к детской бонне прилипнет. Ну, как же не обидно-то?