Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны

Как и до войны, шоферов, задержанных полицией за слишком быструю и неосторожную езду, градоначальник карал большими штрафами и тюремным заключением. Правда, военное время добавило еще один сюжет: владелец одного из гаражей и работавшие на него шоферы таксомоторов попали под арест за отказ возить офицеров без предоплаты.

И если такой непатриотический поступок оказался единичным явлением, то число любителей прокатиться с ветерком и с риском для жизни пешеходов не уменьшилось. В январе 1917 года фельетонист «Раннего утра» дал этому явлению созвучное времени название: «“Танки” в Москве». Отключение уличного освещения, вызванное нехваткой топлива, привело к увеличению числа жертв шоферов, носившихся сломя голову. Журналист предложил отправлять таких водителей на фронт: если они столь кровожадны, что не могут оставить в покое горожан, то пусть на своих автомобилях давят немцев. Видимо, из-за грянувших вскоре революций эта

В. Руга, А. Кокорев идея как-то забылась, а лихачи-«танкисты» стали возить комиссаров и прочих ответственных работников – т. е. стали служить народу[36].

Развлечения

«Скажи же, дядя, ведь не даром»

Москва, объятая угаром, —

Как будто на балу?!

И в столб ударившись невольно,

Ответил дядя недовольно:

– Для бодрости в тылу!..

Дон-Аминадо

В середине августа 1914 года в Москве, как обычно, открылся театральный сезон. Сумятица, вызванная мобилизацией, наплыв раненых и первые известия о потерях не смогли воспрепятствовать привычной устремленности москвичей в места развлечений. Традиционно первым распахнул двери для зрителей театр Корша. Однако изменения, вызванные войной, затронули и мир театра. На них обращал внимание читателей рецензент газеты «Утро России»:

«Весь земной шар стал театром – театром величайших событий и величайшего энтузиазма.

И тот, кто хочет говорить теперь к толпам, должен говорить к их энтузиазму. Не всякое искусство дойдет сейчас даже до тех, кто был к нему чуток в дни мира.

Есть сокровища, которые зарывают в дни войны, и скрипка молчит, когда грозно говорят трубы и барабаны.

Театр, который будет в наши дни делать дело чистого искусства, будет делать прекрасное дело, и будущее оценит тех, кто не дал священному огню исчезнуть в огне пожарищ.

Но современности нужно иное. Она хочет и должна жить мощью своего энтузиазма. И тот театр, который даст ей для этого возможность, пойдет по верному пути.

Корш, в 33-й раз открывший вчера свои двери, понял это. Его вчерашний “апофеоз”, в котором отразились кровавые тревоги и великие надежды наших дней, нашел дружный отклик в зрительном зале. Взрывами энтузиазма была встречена группа народов России, дружно объединившихся перед лицом великой войны. Один за другим выходили на авансцену воины, олицетворявшие союзные армии, и зрительный зал стоя выслушал и восторженно приветствовал “Боже, Царя храни”, Марсельезу, бельгийскую “Брабансону” и гимны: английский, сербский и черногорский[37]

.

Давно уже театр Корша не видел в стенах своих такого подлинного воодушевления. И за этот взрыв энтузиазма можно простить ему слащавую “Генеральшу Матрену” Крылова, достаточно к тому же плохо разыгранную».

Характерную деталь отметил автор рецензии в последнем абзаце. Реалии военного времени – мобилизация актеров и технических работников[38] – не могли не повлиять на качество постановок. В том же театре Корша премьеры пекли как блины, а здесь, на открытии сезона, предложили давно заигранную пьесу. Причем зрители не стали привередничать по поводу качества представления.

Описывая настроения, охватившие московское общество, обозреватель «Утра России» писал по поводу переполненности театров зрителями:

«Слова поэта: “Жизнью пользуйся живущий”, таким образом, еще раз оправдаются даже в дни великого русского бедствия. Там, на берегах Вислы, под стенами отныне навсегда сроднившейся с нами Варшавы, льются потоки крови. Обезображенные тела русских воинов плывут по мутным волнам реки, неприятельская артиллерия рвет на части целые отряды русских солдат. Тысячи семейств мирного населения в ужасе перед вражеским нашествием покидают насиженные места, бросают имущество, бегут куда глядят глаза, обреченные на долгую и острую нужду. Горят сжигаемые здания, вытаптываются засеянные поля, вырубаются леса, повсюду царит смерть и разрушение. А здесь, в сердце России, жизнь идет по-прежнему. Беспокоятся о своевременной записи на абонемент, вытягиваются длинными вереницами перед театральными кассами, ахают, услыхав, что на шаляпинский концерт все билеты расписаны, словом, живут так, как жили и год, и пять, и десять лет тому назад, когда ни о какой европейской войне еще не было и помина, когда германская опасность казалась только отдаленным фантомом, в реальность которого даже не особенно твердо верилось.