В украшенном цветами холле адъютанты встречают гостей и докладывают о них сэру Хадсону и леди Лоу которые стоят у дверей гостиной. Губернатора очень занимает, как он выглядит, и он то и дело проверяет, как лежат галуны на его мундире. «Он расхаживает, как павлин, — посмеивается Горрекер, — любуясь собой и рассматривая себя в зеркало, застегивая и расстегивая свой мундир, весьма довольный своим отражением, и часто интересуется мнением леди Лоу». Последняя делает невероятные усилия, чтобы быть lady до кончиков ногтей. Не обладая врожденной и неповторимой элегантностью британской аристократии, она всего лишь временно обласканная фортуной мещаночка, коей зачастую не хватает чувства меры. Однако она не жалеет усилий и хлопочет с жаром начинающей светской дамы, так что даже Штюрмер, не питающий к ней особой симпатии, признает: «Она прирожденная хозяйка, которая любит принимать гостей и прекрасно это делает. Дом ее в Плантейшн Хаус всегда открыт, и она принимает моряков, офицеров, государственных чиновников и всех сколько-нибудь известных путешественников. Она душа здешнего общества, всегда готовая на прогулки верхом, экскурсии к пику Дианы и в Санди-Бэй, на вечера и балы». Лас Каз, человек светский, завсегдатай лондонских и парижских салонов с их безупречными манерами, находит ее «красивой, любезной, но несколько жеманной». Другие добавляют: «слишком накрашенная», «любительница слишком откровенных декольте» и к тому же «слишком властная». Горрекер не клюнул на эту приманку, и великосветские манеры не производят на него никакого впечатления. «О, суета! О, мелкое тщеславие!» — пишет он. Сплетни из людской доходят до него, и смеху ради он записывает их. Леди Лоу не прочь приложиться к бутылке, и этот повеса Джексон заметил, что у нее заплетается язык, когда она от белого вина переходит к хересу; а потом есть еще местный адъютант губернатора некий Дэн Тааф, которому она выказывает слишком явное расположение, которого приглашает играть в вист и который подолгу живет в их доме.
Почтительная и покорная толпа гостей произвольно рассаживается в гостиной, херес и джин развязывают языки, и первоначально тихие разговоры перерастают в гул. Снаружи ветер может сотрясать столетние деревья, потоки дождя струятся по каменной террасе, но внутри, за плотными шелковыми шторами, ярко горящие свечи позволяют забыть и время, и место, и скуку, и изгнание. В положенное время дворецкий почтительно склоняется перед сэром Хадсоном и церемонно объявляет: «Ваше Превосходительство, ужин подан». Индийская компания снабдила дом большим количеством прекрасной серебряной посуды, а потому освещенный хрустальным светильником красного дерева стол, за которым может разместиться около тридцати человек, выглядит великолепно. Лоу и его супруга сидят, на английский манер, друг против друга, то есть посередине стола, так что они хорошо видны всем, и гостям порой кажется, что у сэра Хадсона встревоженный и отсутствующий вид. В конце стола, где сидят адъютанты, молодые офицеры и дочери леди Лоу, царит веселье, и Горрекер, который ничего не упускает из виду, с возмущением замечает, как неисправимый лейтенант Джексон — опять он! — бесцеремонно обнимает за талию Сюзанну, младшую из барышень Джонсон. После того как слуги убрали со стола, бокалы наполняются портвейном для заключительного тоста. Сэр Хадсон Лоу встает, окидывает внимательным взглядом гостей, которые следуют его примеру, и произносит торжественным голосом: «За Короля!» Все хором повторяют: «За Короля!» и снова садятся; дамы, по английскому обычаю, уходят, чтобы «попудрить нос», а затем поболтать в соседней комнате. Мужчины остаются одни, продолжая то и дело наполнять рюмки портвейном. Сей обычай, о котором доктор О'Мира рассказал Наполеону, кажется последнему очень забавным.
— На вашем месте, — сказал он жене Уильяма Баль-комба, — я был бы в ярости от необходимости ждать два-три часа, пока муж и его друзья напиваются, запершись в его кабинете. Как отличаемся от них мы, французы, полагающие, что отсутствие женщин лишает общество какой бы то ни было привлекательности.