Повседневная жизнь Пушкиногорья

«По воспоминаниям Е. Г. Варфоломеева, в самом начале оккупации, в то время, пока еще не активизировалось подпольное и партизанское движение и не появились в районе каратели, фашисты хоть и зверствовали, но, видимо, заигрывая с народом, иногда вели себя гуманно по отношению к нашей вере, культуре и даже к обывателям. Колхозный скот, который не успели эвакуировать колхозники, немцы раздали крестьянам. На семью давали по корове, а лошадь выделяли на три семьи. Летними погожими вечерами на горе Закат новая власть устраивала танцы. На танцы позволено было ходить и местной молодежи. Пробовали оккупанты привлечь на свою сторону и верующих. Успенский собор Святогорского монастыря, пострадавший от бомбежки, подремонтировали, и в нем возобновились службы»^[420]

.

В 1942 году отмечалось 143-летие со дня рождения Пушкина. К этому дню немецкие власти отремонтировали купол Успенского собора в Святогорском монастыре. Празднование началось с панихиды в соборе, затем продолжилось в Михайловском торжественным собранием с чтением стихов Пушкина, но и с пропагандистскими лозунгами и речами в поддержку оккупационных властей. Состоялся небольшой концерт. Потом было объявлено народное гулянье.

Трудно сказать сейчас, насколько действия немецких властей по примирению с населением имели успех. Мы не прочитаем об этом в мемуарах, не увидим документальных подтверждений. Известно, что партизанское движение на Псковщине было очень значительным, что местные жители охотно помогали партизанам, что ответные меры со стороны фашистов были жестокими. Иными словами, есть причины усомниться в том, что русские крестьяне смогли смириться с оккупантами или тем более полюбить новый режим. С другой стороны (и эта сторона нам совершенно неизвестна, потому что выведена за рамки официальной доктрины), снова появились те атрибуты повседневности, которые с установлением советской власти были утрачены. Чего стоило только возобновление церковных служб в закрытом и превращенном после революции в музей Успенском соборе или появление в свободном доступе Библии! Пушкина теперь можно было опять читать не только как поэта-революционера, всеми силами приближавшего светлые дни Октября и отдавшего свою жизнь на борьбу с проклятым царизмом. Да и бережная забота о пушкинском музее, которую немцы так настойчиво демонстрировали, могла произвести впечатление на неискушенные умы. Правда и то, что грубая агитация за новый режим, которую немецкие власти пытались связать с именем Пушкина, скорее раздражала, чем достигала своей цели. Если в начале войны у русского населения еще были иллюзии по отношению к немцам, то с течением времени они быстро исчезали. Жестокость захватчиков по отношению к мирным жителям нарастала по мере нарастания партизанского движения. И хотя на территории, оккупированные в первые недели войны, почти не проникала информация из советских СМИ, общее негативное отношение к немцам формировалось само собой, путем простого наблюдения за ходом событий. И свастика, налепленная фашистским пропагандистом на могилу Пушкина, должна была вызывать в русском человеке острое чувство ненависти. Впрочем, всё это только область догадок, в которую мы не будем особенно углубляться.

Один из участников подпольной борьбы в Пушкинских Горах, А. Д. Малиновский, вспоминал о том, каким он увидел парк Михайловского в дни оккупации: «На липовой аллее под деревьями стояли крытые брезентом грузовики, дымила кухня на автомобильных колесах. Повар подкладывал в топку дрова, одуряюще пахло фасолевым супом. На поляне отдыхала маршевая рота. Под липами стоял станковый пулемет, змеей-медянкой вилась патронная лента. На молодой липе висели автоматы — словно черные невиданные плоды <…>. На Сороти шумело купанье, берег реки был завален мундирами. Офицеры ныряли, барахтались в воде, орали дурными пьяными голосами. Заповедного Михайловского не стало, вместо тихого уголка мы нашли шумное офицерское казино»^[421]. Немецкие солдаты встречались повсюду: в аллеях парка, около прудов, возле флигелей, «домика няни» и дома поэта. Под вековой елью они устроили отхожее место: вырыли яму, натянули шпагат, чтобы не оступиться. На поляне, где до войны происходили пушкинские праздники, репетировал немецкий солдатский оркестр.