Повседневная жизнь российского спецназа

«Какой он — мой отец? Какой? — задумчиво повторял про себя Павел. — Он родной, близкий, сколько всего в жизни пережил и так мало рассказывал о себе. Он видел смерть, близко, рядом, на войне. Четырнадцать командировок — это не шутка. Его контузило… Как он рассказывал? По службе встречал и отвозил отряды СОБРов к месту дислокации.

Утром надо было везти приморский СОБР в Новые Атаги, а ночью приснилось, будто бы он в госпитале, голова забинтована вместе с глазами. Он ничего не видит. Зашел в палату, а его кто-то стал бить по лицу. Он не видит обидчика, не может ответить и вдруг слышит голос: «На тебе креста нет». Схватился за шею, а цепочки с крестом и правда нет. А ведь он ее никогда не снимал!

Вскочил в два часа ночи, стал ее искать. Все обшарил. Нет ее нигде. На отца стали ругаться сослуживцы, спавшие рядом: «Что ты ищешь, дай поспать, в конце концов!» Так и лег ни с чем.

Утром встал невыспавшийся, сердитый. И вдруг принял решение: машину с вещами бойцов, которая обычно ехала в конце колонны, поставить вперед. Второй после бээмпэшки разведчиков внутренних войск. Над отцом еще тогда посмеялись. Подкалывать стали, дескать, испугался, но отстали быстро, заметив, какое у него настроение.

Отец отдал приказ: ехать быстро и на большой скорости проскочить зеленую зону на выезде из Грозного — совхоз «Новогрозненский». Там случалось большинство подрывов и обстрелов. И зимой, и летом.

Тот день был 28 декабря 2000 года. Мы дома готовились Новый год встречать, а он ехал по этой страшной дороге. Мама все его командировки переживала и эту особенно, как будто чувствовала. Места себе не находила…

За отцовским «Уралом» взорвался фугас. Дверцу кабины, в которой сидел отец, вспороли два здоровых осколка. Стекла из окон посыпались, посекли лица его и водителя, по счастью, несильно. А тряхнуло, как рассказывал отец, страшно. Задний мост «Урала» разворотило взрывом, все осколки ушли в вещмешки, а ведь в кузове могли быть бойцы…

В первые мгновения отец ничего не соображал, очнулся одновременно с водителем, а магазин автомата пустой. Стрелял он куда-то… Сам отец, рассказывая, еще посмеивался: «Стрелял неизвестно куда, надеюсь, что в сторону цели». Голова у него кружилась и болела.

«Урал» подцепили на трос и доволокли до места назначения. Но машина уже не годилась для езды. Она долго стояла в мобильном отряде напоминанием о взрыве, пока ее не списали.

А отцу санинструктор сказал: «Можно лечь в госпиталь, а можно и не ложиться». Это почти как: «Больной скорее жив, чем мертв». Через неделю снова пришел к врачу, значит, сильно голова болела. Отца осмотрели и дали совет на все случаи жизни: «Выпей стакан водки». Последовал он этому совету или нет, отец не распространялся, но контузия есть контузия — это теперь на всю жизнь».

Павел поерзал на полке. «Эдак с воспоминаниями и не заснешь, — вздохнул он. — А ведь кто мог подумать, что отца на войну судьба забросит! Родился, как и я, на Алтае, в селе Романово Романовского района.

Самый младший в семье. «Поскребыш», как называла его бабушка. Она была немкой. В 37-м году ее отца расстреляли, а прабабушку с детьми выслали на Алтай. Тут бабушка с дедом и встретилась. Дед целину осваивать приехал, женился и шестерых детей родил.

Дед всю жизнь проработал грузчиком. Как отец рассказывал? На спор двухсотлитровую бочку с маслом поднимал практически на одних пальцах, ведь у бочки зацепиться не за что. Взваливал ее к себе на спину и по сходням затаскивал на грузовик. Вот какой силач был! А роста невысокого, коренастый. Отец в бабушкину породу пошел, у них в роду все высокие и статные. И я тоже.

Правда, в школе отец только в первых классах самый высокий был, потом вдруг самый маленький стал, а к седьмому классу снова вытянулся. Тощий был, длинный. Старшеклассники замечали его «значительную» фигуру и норовили по шее дать. Отец не из драчливых, но и в обиду себя не давал, а силенок на достойный ответ не хватало — вот и решил записаться в секцию по самбо.

В Романовском районе эта секция тогда только появилась, и тренером был Владимир Николаевич Меняйло, мастер спорта по самбо и мастер спорта по дзюдо. Отец до сих пор им восхищается, жаль, что Владимир Николаевич уже умер.

Увидел тренер моего отца и сказал: «Иди-ка ты, парень, в волейбольную секцию. Самой подходящей ты для них комплекции». Но отец уперся, иначе бы это был не он, с его железобетонным характером и волей. «Хочу бороться, — говорит, — и дело с концом».

Тренер узнал отцовскую фамилию, и оказалось, что он учился со старшим братом отца вместе в одной школе. Отцовский брат боксом серьезно занимался. «Ладно, знаю я вас, Вирников, с характером все, — решился тренер. — Иди в зал, поглядим, насколько у тебя терпения хватит».

Целый год Владимир Николаевич не выпускал отца на ковер. Не допускал его до настоящей борьбы. Приходил отец на тренировку и видел на стене написанные мелом от пола до потолка тренерские задания на сегодняшний день. Сколько отжаться, сколько приседать, сколько подтягиваться.