Повседневная жизнь Соловков. От Обители до СЛОНа

Второй подход к написанию Жития Савватия Соловецкого был осуществлен уже после смерти Зосимы и Германа все тем же Досифеем по благословению новгородского архиепископа Геннадия, бывшего в молодости учеником преподобного Савватия (они виделись и общались на Валааме). Собранные воспоминания, по признанию самого агиографа, требовали профессиональной редакции, которую с блеском осуществил митрополит Спиридон, по прозвищу Сатана, находившийся на тот момент в заточении в Рождества Богородицы Ферапонтовом Белозерском монастыре.

Несовершенство памяти рассказчика (Досифея Соловецкого), путаница в фактах и датах, наличие нескольких рукописных редакций привели к тому, что окончательный вариант Жития преподобного Савватия выглядел совершенно соответствующим агиографическому канону, изобилующим «общими местами», а по той причине абсолютно протокольным, особенно в своей первой части, где речь идет о событиях, предшествующих появлению отшельника в поморском селе Сорока на берегу реки Выг.

Однако обратимся к составленному митрополитом Спиридоном сочинению и попытаемся проанализировать представленные здесь факты.

Свой иноческий путь Савватий (мирское имя подвижника нам неизвестно) начал на берегу Сиверского озера под началом преподобного Кирилла Белозерского в 1396 году. Предположительно здесь будущий Соловецкий отшельник принял монашеский постриг. Однако говорить о том, что это произошло именно в Кирилло-Белозерском монастыре, невозможно, потому как сама обитель святого Кирилла была основана на год позже, в 1397 году.

Скорее всего, пострижение в рясофор произвели сам Кирилл и его сподвижник Ферапонт, который в 1398 году удалится на Бородаевское озеро для устроения здесь Рождества Богородицкого монастыря.

Житие преподобного Кирилла Белозерского сообщает, что место, где поселился подвижник, находилось в глухом бору, в чаще, где никто раньше не жил. «Святой же... выкопал в земле келью и в ней боролся против козней невидимого врага». Со временем к отшельнику стали приходить люди. Нам известны имена некоторых из них — Авксентий, по прозвищу Ворон, Матфей, прозываемый Кукос, а также монахи Московского Симонова монастыря Зеведей и Дионисий.

Вполне возможно, что среди прочих сподвижников Кирилла был и Савватий, который к тому моменту уже прошел все предшествующие пострижению в рясофор этапы монашеского пути — трудничество (работа в монастыре) и послушничество (жизнь в монастыре под мирским именем). То есть он пришел к подвижнику-аскету на берег Сиверского озера, уже имея за плечами некоторый опыт монастырского служения, а навык валки леса, корчевания пней, строительства земляных келий, полученный под руководством Кирилла и, вероятно, Ферапонта, пригодился Савватию годы спустя, когда он, вместе с преподобным Германом, впервые оказался на Соловках.

В Соловецком патерике годы нахождения преподобного Савватия в Кирилловой обители описываются следующим образом: «Любим же и прославляем он был всеми местными иноками и самим игуменом монастыря того. За великое его послушание, кротость и смирение все почитали его и называли примером добродетельной жизни для братии».

Особую любовь новоначальный инок испытывал к чтению Евангелия, сочинений аввы Дорофея и Иоанна Лествичника, а также богослужебных книг, которые хранились в монастырской библиотеке. Этот факт дает нам возможность предположить, что Савватий не просто владел грамотой, но принадлежал к числу церковных интеллектуалов своего времени. Начитанность, видимо, была одной из черт инока, которая обращала на себя внимание как игумена, так и всей братии.

«Отрекшийся от мира из страха подобен фимиаму, который сперва благоухает, а после оканчивается дымом... а исшедший из мира по любви к Богу в самом начале приобретает огонь, который, быв ввержен в вещество, вскоре возжег сильный пожар».

Эти слова из «Лествицы» преподобного Иоанна Синаита всякий раз заставляли Савватия задуматься об истинном смысле своего иноческого выбора, и порукой тому были великие современники молодого постриженника, ученики преподобного Сергия. «Излюбивши пустыню, они явили большую отрешенность от мира и его судьбы... — замечает историк и публицист Г. П. Федотов (1886—1951), —взяв на себя труднейший подвиг, и притом необходимо связанный с созерцательной молитвой, они поднимают духовную жизнь на новую высоту, еще не достигнутую на Руси».