Некоторые пытались избавиться от пагубной привычки, например Н. Старшинов: «Я попал в больницу имени Соловьева, в отделение алкоголиков. Лег туда сам, потому что понял: болезнь моя зашла так далеко, что если я немедленно не покончу с ней, мне потом от нее не избавиться, будет поздно»[842]
. Старшинов сумел бросить пить.8 мая 1950 года директор Центрального дома литераторов В. Шишов был вынужден обратиться за помощью к А. Софронову. Он сообщал, что на вечере в ЦДЛ писатель Бауков вел себя непристойно, так как «был в очень пьяном состоянии». По просьбе большинства присутствовавших директор ЦДЛ был вынужден удалить из зала разбушевавшегося литератора. Несмотря на это, Бауков вновь вернулся и нанес Шишову оскорбление в присутствии ряда писателей и сотрудников Дома. Руководитель ЦДЛ просил оградить его от дальнейших оскорблений[843]
.С другой важнейшей проблемой морально-этического свойства Союз писателей столкнулся сразу же после своего создания: к руководителям писательской организации шел постоянный поток жалоб литераторов на плагиат. Еще до войны, в 1940 году, этот вопрос стал предметом рассмотрения специальной комиссии в составе О. Леонидова, В. Шкловского, В. Шершеневича. Комиссия, в частности, подняла вопрос о так называемом «принудительном соавторстве». Обеспокоенность вызывали частые случаи, когда соавтором становился человек, от которого в той или иной степени зависела постановка пьесы или киносценария. Поэтому принудительное соавторство по своей сути почти всегда снижало качественный уровень произведения — ведь его в этих случаях никто не контролировал.
Так как человек, принуждавший другого к соавторству, чаще всего писать не умел, то он занимался инсценировкой, тем самым ущемляя интересы создателя оригинального произведения. Поэтому ранее был принят ряд постановлений, запрещающих руководящим деятелям театров ставить свои произведения в тех зрелищных предприятиях, с которыми они административно связаны (О постановках в театрах: циркуляр Главискусства от 16 февраля 1930 года, письмо сектора искусств Наркомпроса РСФСР от 2 октября 1933 года, циркуляр Наркомпроса от 5 октября того же года; О кинематографии: постановление СНК СССР от 23 марта 1938 года)[844]
. Но на деле эти нормативные акты не выполнялись, их обходили различными способами. Как отметила комиссия, «факты принудительного соавторства продолжают иметь место. Особенно в 1940 г.».В выводах комиссии говорилось: «Нарушители закона об авторском праве по-прежнему используют свое служебное положение в корыстных целях и вынуждают драматургов к даче замаскированной взятки за „продвижение“ пьес и киносценариев. В отдельных случаях нарушения сопряжены с тройным уголовным криминалом: использование служебного положения, взяточничество и плагиат. Имеет место и растрата государственных денег на заказы переводов и инсценировок должностным лицам, получающим заработную плату…
Нарушения и злоупотребления стали бытовым явлением во всех театрах и киностудиях, начиная от небольших — районных зрелищных предприятий и кончая театрами всесоюзного значения… Ратуя за „свои“ произведения или произведения близких им людей (своих актеров, жен и т. д.), лица, от которых зависит репертуар театров и киностудий, закрывают доступ на сцену и экран произведениям не только начинающих драматургов, но даже квалифицированных авторов. Вносится разложение в писательскую среду и среду театральных работников, где процветают нравы, недостойные советских граждан».
Одна история, произошедшая в послевоенные годы, получила особенно широкий резонанс и удостоилась литературного посвящения А. Твардовского и Э. Казакевича[845]
: