Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой

«Как бы» наследницы Зинаиды Волконской — Салон Луначарского в Денежном переулке: «Я беру эту квартиру!» — У Галины Серебряковой на улице Грановского — Шостакович: «Поганый город Москва, почему он не хочет дать мне места в лоне своем?» — Салон наркомши Евгении Ежовой — Бабель, Шолохов и Ежов — Нарком-меломан и любитель поэзии — Салон Зинаиды Райх и Всеволода Мейерхольда в Брюсовом переулке — Вечеринки с густым налетом богемы — В сетях лубянской агентуры — Печальный конец режиссера — Кто убил Райх? — Американский салон на Зацепе — «Шпионы» Эдмунд и Нина Стивенс — «Васька» Ситников — Мы открываем Западу русский авангард! — Иконы в обмен на жвачку — «И я там был, мед-пиво пил!» — Квартирники и пикники в Гагаринском переулке — Коллекционер Леонид Талочкин — Салон Сычевых на Рождественском бульваре — Салон Ники Щербаковой на Патриарших — Поэтический салон Алены Басиловой — СМОГ и Леонид Губанов — Южинский кружок Юрия Мамлеева — «Кружок патриотов» на Котельнической набережной — Салон Виктора Луи в Переделкине — Очень ценный агент — Красиво жить не запретишь!

Традиция богемных салонов была широко распространена в XIX веке в обеих российских столицах — и в Москве, и в Петербурге. Примечательно, что хозяйками светских сборищ выступали преимущественно особы прекрасного пола, до сих пор на слуху их имена — Зинаида Волконская, Долли Фикельмон, Авдотья Елагина, Екатерина Карамзина. Светская беседа, чтение стихов приглашенными знаменитостями, музицирование, танцы и увеселения, шарады, живые картины — все то, что Пушкин назвал «играми Аполлона», составляло содержательную часть собраний лучшей части общества, принадлежавшей к высшей знати государства.

Казалось бы, отмена сословных ограничений большевиками в 1917 году должна была похоронить и саму идею салонного досуга, ибо обобществление всего и вся как-то не подразумевало существования салонов как места встречи избранного круга людей. Победивший пролетариат, расселенный по подвалам и коммуналкам, культурно отдыхал опять же не в закрытых для чужого глаза домах, а на миру — в клубах и парках культуры, и не под руководством амбициозных светских дам, а под приглядом массовиков-затейников. Однако наркомы большевистского правительства как-то не горели желанием вместе с массами предаваться салонному общению, стараясь укрыться в национализированных комфортабельных квартирах. Пример подавал хорошо нам знакомый и морально неустойчивый Анатолий Васильевич Луначарский, которого так и тянуло запросто общаться с писателями и художниками в домашней обстановке.

В 1924 году Луначарский приискал себе новое скромное жилье в Денежном переулке — на пятом этаже, причем квартира была под номером 1 — что означало следующее: владельцы доходного дома (зажиточная до 1917 года семья Бройдо) предназначали этот двухуровневый семикомнатный пентхаус для себя лично. Выбор наркома очевиден — богема и должна жить на чердаке, в крайнем случае в мансарде. Интеллигентный большевик Луначарский решил особо не церемониться с прежними обитателями, коими оказались книжный фонд и коллектив библиотеки Неофилологического института Москвы. Библиотекой руководила Маргарита Рудомино, ставшая свидетельницей исторического визита. День этот запомнился на всю жизнь, а как иначе: вся страна скорбит по поводу кончины Ленина, которого только вчера похоронили, но, видно, товарищу Луначарскому было не до траура: «На следующий день после похорон Ленина, совершенно неожиданно к нам в библиотеку пришел нарком просвещения А. В. Луначарский со свитой, которую возглавлял управляющий делами Наркомпроса Ю. Н. Ган. Луначарский, входя, не поздоровался, уходя, не попрощался со мной. Он осмотрел помещение библиотеки на 5-м этаже и в мансарде, оно ему понравилось, и он сказал Гану: “Хорошо. Я беру”. Повернулся и пошел из квартиры. Свита за ним. Когда я услышала слова: “Я беру”, то поняла, что нас будут выселять. У меня, конечно, страшно забилось сердце, я безумно испугалась».