Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой

В 1939 году Стивенсы выехали в Америку, где Нина училась в Бостонском университете. Эдмунд периодически наезжал в прифронтовую Москву, на Зацепу, где жили родители жены. «Мама, поедемте к нам в Америку!» — уговаривал он тещу. — «Не могу, сынок, где Сталин — там и мы!» Стивенс работал корреспондентом новостного агентства «Christian Science Monitor» («Крисчен сайенс монитор»), освещая повседневную жизнь в Советском Союзе, за что в 1950 году удостоился престижной Пулитцеровской премии (почти что аналог Сталинской) за книгу «Russia is No Riddle»[20]

. После смерти Сталина Стивенсы возвращаются из-за океана на постоянное место жительства в Москву. Нина Стивенс — уже не та комсомолка, а приобретшая заграничный лоск американская «вумен», прекрасно одевавшаяся и говорившая по-английски, с собой она привезла маленькую собаку породы чихуа-хуа — писк моды.

Усадьба Стивенсов на Зацепе была похожа на старый постоялый двор с огромным деревянным домом и сараями, скрывающимися за массивным забором. «Меж тем если вы были приглашены, то, пройдя в массивную дверь, попадали в сказочный, небывалый мир. Обширная зала была увешана дорогими старыми иконами, огромный аквариум-стена, разделяя комнаты, был наполнен диковинными рыбками, а настоящий бар был уставлен непривычными бутылками с заманчивыми напитками, незнакомыми москвичам даже с богатым питейным опытом. И еще одно отличало этот дом от обычных московских — повсюду висели картины “левых” художников», — пишет Анатолий Брусиловский.

С началом «оттепели» на Зацепе Нина создала своего рода английский клуб, альтернативу резиденции американского посла в Спасопесковском переулке. Только в ее английский клуб пускали независимо от пола и происхождения. Западного народу у Стивенсов толпилась всегда уйма — дипломаты и их жены, заезжие капиталисты с Уолл-стрит, коллекционеры, члены американской колонии в Москве, журналисты, шпионы. Из местного московского туземного населения звали преимущественно художников, молодых да ранних любителей напиться на халяву. Своих гостей хозяева поили настоящим виски пополам с апельсиновым соком — коктейль! А художники, как известно, выпить любят. А кто не пьет?!

Стивенсы собирали не только русский авангард, представляя серьезную конкуренцию Костаки, но и современную русскую живопись, альтернативную соцреализму — нонконформистов. Главную скрипку играла Нина, мало чего понимавшая в искусстве, но державшая нос по ветру. Она оказалась на редкость деловой женщиной, даром что казачка из Оренбурга. Как остроумно заметил Валентин Воробьев, «героический советский народ супруги делили на две части — на умных и дураков. Дурак чтит уголовный кодекс и чаще всего попадает в неприятное положение — выговор с занесением в личное дело, исключение из партии, а то и тюремное заключение. Умный обходит кодекс, живет припеваючи и всегда выходит сухим из воды. Супруги решили, что в столице мирового коммунизма необходимо балансировать между этими двумя частями, и решительно пошли на встречу не только с бюрократами официальной прессы, но и с молодыми и беспокойными смутьянами».

Первым таким смутьяном оказался Василий Ситников — художник с большим приветом и хорошей биографией. В 1941 году его арестовали за любовь к рисованию. Всё бы ничего, только рисовал он цветочки да ягодки на немецких листовках, которые сбрасывали над Москвой с вражеских самолетов (а ведь действительно — больной человек! Он эти листовки дома хранил). Ситникову повезло — страсть к изобразительному творчеству расценили не как измену родине, а признали шизофренией и отправили счастливчика в Казанскую психбольницу на принудительное лечение, что, видимо, сказалось в дальнейшем на формировании художественного стиля самобытного художника. Он рассказывал, что пациенты психушки почти все перемерли с голодухи, он же выжил благодаря своей находчивости — ел лягушек и ужей из ближайшего пруда.

Ситников получил прозвище «Васька-фонарщик» (в Суриковском училище он мастерски показывал студентам слайды) и завел собственную частную школу — названную им ни много ни мало «академией» — в своей мастерской на Малой Лубянке, в старом деревянном доме-сарае. В учебе Ситников был Эйнштейном, заставляя своих питомцев отрекаться от всего, чему их уже успели научить в других местах. Выдерживали не все.