Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой

«В Южинском кружке строились планы убийства первых лиц государства. Мамлеев называл Ленина “красной обезьяной”. — свидельствует Дудинский. — Этот салон носил отчетливый мистический оттенок. Люди, собиравшиеся там, называли себя “шизами” или “шизоидами”, чтобы обозначить: еще не совсем сумасшедшие, но от нормы далеки. Создавались и вывешивались стенгазеты “Вечная женственность” и “Ее слезы”… Можно было увидеть такую картину — входит профессор в пиджаке и галстуке, его поддерживают под руки два бомжа. И он с этими бомжами ведет диалог, причем они в плане интеллектуального потенциала ни в чем ему не уступают… Вопрос денег не волновал никого, если вдруг не было водки, сидели без водки. Но водка была всегда. Если хотелось есть, шли во двор магазина, где по желобу в подвал загружали картошку. Собирали паданцы и варили. Было так тесно, что люди во время заседаний сидели на шкафу, туда передавали стаканы и тарелки… Конечно, нельзя приравнивать завсегдатаев Маяковки — Вадима Делоне, Леонида Губанова — к южинским “шизам”, между ними шли захватывающие пикировки и подколки (доходившие порой до смешного: после одной из бесед хозяин квартиры обнаружил, что гости помочились в его чайник). Но Южинский был интеллектуальным тылом Маяковки, если так можно выразиться… Южинский стал точкой отсчета для следующих поколений, аккумулятором идей, который всех потом питал. Там учили идти во всем до предела. Там бредили, освобождая ум. Там обожествляли процесс, верили, что Бог — это постоянный поиск. Это была упертая, экстатическая антисоветчина в чистом виде, без всяких прилагательных».

Совместно бредили у Мамлеева оккультист и переводчик Евгений Головин, Леонид Губанов, Генрих Сапгир, Лев Кропивницкий, писатель Александр Проханов, Александр Харитонов, Венедикт Ерофеев и др. Примечательно, что художники, близкие Южинскому кружку и его поэзии «священного безумия», закончили свою жизнь страшно рано либо от передозировки наркотиков, как Алексей Паустовский (сын писателя) и Владимир Пятницкий, либо в психушках, как Владимир Ковенацкий и Игорь Ворошилов. В 1974 году Мамлеев эмигрировал, прекратился и его кружок.

Было бы неверным думать, что послевоенные салоны советской богемы были наполнены исключительно духом либерализма и пацифизма. Отнюдь. Давняя вражда между западниками и почвенниками не канула в Лету, а углубилась с еще большей силой. Богема кучковалась: в одном месте собирались апологеты «оттепели», в другом — ностальгирующие по крепкой руке сталинисты. Творческая интеллигенция тонко чувствовала изменение политических настроений на властном олимпе, используя это в своих целях, пока есть время.

Например, после разгрома выставки в Манеже консервативно настроенная часть общественности не скрывала восторга. Художники Серов и Лактионов, скульптор Евгений Вучетич и многие другие деятели, сделавшие свою карьеру в годы культа личности, услышали в словах Хрущева ностальгические нотки по старому времени. А те, кто карьеры сделать не успел, надеялись, что скоро все вновь вернется на круги своя и «все будет как при бабушке» (в нашем случае — усатом дедушке). Среди таких оптимистов был и писатель Иван Шевцов, убежденный борец с сионистами, о которых он сочинил роман «Тля», действие которого развивалось в художественной среде. В пространном романе честным художникам-реалистам противостояли хитрые критики-космополиты. Можно себе представить содержание произведения, если его не удалось издать даже при Сталине.

Лишь события в Манеже вернули «Тлю» к жизни. Шевцов уже и не надеялся на ее издание, «как вдруг неожиданно сверкнули “лучшие времена”: Хрущев в центральном выставочном зале Манеж произвел разнос художников-модернистов. Вечером мне позвонил Вучетич и приподнятым голосом сообщил “грандиозную новость” о выступлении Хрущева в Манеже: “Подробности лично! — возбужденно сказал он. — У меня сейчас Герасимов, Лактионов и другие товарищи, мы только что из Манежа. Немедленно приезжай. У тебя же есть роман о художниках. Сейчас он ко времени”».

Именно это характерное выражение «сейчас ко времени» в те годы нередко было главным мерилом творческого уровня художественного произведения. Шевцов все понял, извлек из архива запылившуюся рукопись, быстро написал эпилог в духе времени и срочно побежал в издательство «Советская Россия». Там люди тоже сидели неглупые, поняли, куда ветер дует, и согласились выпустить «Тлю» на волю. Роман вызвал неоднозначную реакцию критики и читателей (это еще мягко говоря).