Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой

С тех пор собрания «кружка патриотов» проходили на Котельнической набережной с не меньшей интенсивностью, чем богемные вечера у Мессерера или Глазунова. Число участников с каждым разом расширялось. Шевцов привел друзей и коллег, ведших беспрестанные разговоры «о надвигающейся духовной экспансии американо-израильской эрзац-культуры, которой благоволил произраильский режим Брежнева. Мы говорили вслух о том, о чем не дозволено было говорить публично со страниц газет и журналов, с экрана телевидения, контролируемых сионистскими “агентами влияния”. Когда Константину Иванову с великим трудом удавалось провести концерт симфонического оркестра, которым он дирижировал в Колонном зале, мы всем составом своего кружка шли в Дом Союзов, чтоб насладиться прекрасной классической музыкой, испить глоток чистой воды, не отравленной заморскими помоями».

Членам кружка явно не хватало общества Шевцова в салоне Грум-Гржимайло, и каждый из них захотел видеть его у себя в гостях. Квартира Огнивцева поразила писателя — музей, да и только. На стенах Айвазовский, Маковский, Мясоедов и даже «Иисус Христос у Мертвого моря» Ивана Крамского, авторское повторение. По углам — старинная мебель, наполненная серебром, хрусталем и фарфором, принадлежавшим до 1917 года чуть ли не императорской семье. Интерьер свидетельствовал о высоком положении хозяина квартиры — одного из первых солистов Большого театра, народного артиста СССР, лауреата Сталинской премии 1-й степени 1951 года за исполнение партии Досифея в «Хованщине».

Огнивцев часто выступал на радио, по телевидению, находясь в самом расцвете сил. За спиной певца говорили о том, что он внебрачный сын Шаляпина — уж так был похож и статью, и голосом! Приятель Шевцова баритон Алексей Иванов открыл ему страшную тайну: «Он ведь детдомовец. Родителей своих не знает. А между прочим у Шаляпина был импресарио Пашка Агнивцев. И фамилия у Александра до прихода в Большой театр была тоже Агнивцев. Это Голованов переделал ему “А” на “О”. Николай Семенович говорил: не театральная у тебя фамилия: Агнивцев-Говнивцев. Огнивцев — это звучит!»

Желанным гостем стал Шевцов и у Чечулина, проектировавшего высотку на Котельнической набережной. Сталин остроумно придумал, что архитекторы должны жить в тех же домах, что и строили. Бывал писатель в трехкомнатной квартире архитектора, на его даче в Снегирях и мастерской на Красной Пресне. Вид из удобной и со вкусом обставленной трехкомнатной квартиры Чечулина открывался потрясающий — на Кремль и Яузу. За столом у Чечулиных Шевцов как-то столкнулся с академиком Георгием Арбатовым (близким к Андропову), женатым на племяннице супруги архитектора. Подозрительный Арбатов Шевцову не понравился — сторонник «произраильского режима Брежнева»!

В 1960-х годах Шевцов обосновался в поселке Семхоз под Загорском, где постепенно возникла своеобразная колония писателей-единомышленников, консервативно настроенных в отношении происходящих в стране событий. Здесь жили, в частности, Анатолий Иванов, автор советских бестселлеров «Вечный зов» и «Тени исчезают в полдень», поэты Игорь Кобзев, Владимир Фирсов. Желанным гостем у «радонежцев» (это выражение иногда употребляется в связи с близостью поселка Радонеж) был известный своими антиалкогольными проповедями хирург-трезвенник Федор Углов. Поселок «радонежцев» называли еще Анти-Переделкино.

А в самом Переделкине был свой салон — в доме Виктора Луи, журналиста-международника, как тогда говорили. Виктор Луи — странная фигура в московской богеме, до сих пор вызывающая немало вопросов. Кто-то считает его агентом спецслужб, другие и вовсе — двойным агентом. «Свой среди чужих, чужой среди своих» — это определение к нему, пожалуй, подходит больше всего. Какой факт из его биографии ни возьми — он всегда имеет иное, часто альтернативное, толкование. Например, что его истинная фамилия — не Луи, а Левин. И что во время войны он, якобы сын адвоката, работал не поваренком в «Метрополе», а в обслуге иностранных посольств в Москве. В 1946 году (или в 1950-м) был арестован и получил «четвертак» и не за шпионаж, а за спекуляцию. В лагере Луи был снабженцем, «стучал» — так об этом пишет сидевший с ним Валерий Фрид. Там еще отбывали срок в это время Ярослав Смеляков и Алексей Каплер, осужденный за роман со Светланой Сталиной. Каплер предупредил Фрида: «Если вы не хотите иметь крупных неприятностей, будьте очень осторожны с этим человеком… Это очень опасный человек!»